невинность. И я снова оказался во власти ее тонкой прелести. Придурковато разевая рот, как завороженный разглядывал это ее движение каких-то нестерпимо девственных, почти детских рук. Пытаясь скрыть свое внезапно нарастающее волнение, я загремел кружками и, сгребая в охапку больше чем нужно, кинулся с ними в уборную.
«Что же это происходит», – думал я, разглядывая в зеркале свою порядочно обросшую физиономию и ожесточенно намыливая кружки. «Возьми себя в руки, Ви! Это всего лишь девчонка. Что бы на моем месте сделал, например Сеня?».
То что мог сделать Сеня, я тут же отбросил, потому что мой бесцеремонный друг безжалостно трахнул бы и это неземное создание. Может, поухаживал бы за ней более изысканно, чем обычно, но все равно трахнул бы. Я же стыдился того, что смотрел на столь возвышенное, призрачно-светлое дитя и думал о таком тривиальном акте.
Намыв, наконец, кружки до несказанного блеска, я выволок себя на свет. Чайник к тому времени уже кипел, истово выпуская в потолок столб возбужденного пара. Я снял его с плитки, разлил по кружкам кипяток, добавил заварки и протянул согревающий напиток своей гостье.
– Спасибо, – прошептала она, обжимая теплый сосуд своими волшебными ручками, – меня зовут Мари, а вас?
– Ви, э-э-э… Витя. Только, пожалуйста, не надо выкать, я чувству себя стариком.
– Ну, какой же ты старик, – она засмеялась, – ты же еще молодей совсем и очень красивый.
«Дитя, простосердечное, открытое, непосредственное дитя», – подумал я. Но неожиданный комплимент все же был приятен.
Меня по-разному характеризовали, но этот простой и емкий эпитет, в свой адрес я слышал впервые. Худой, близкий к долговязости, с угловатыми чертами лица, светло-зелеными глазами и блекло-русой растительностью (в виду моего творческого запоя давненько не стриженной и небритой), я мог бы сойти за интересного, но никак не красивого мужчину.
– Извини, если я тебя смутила, – проговорила Мари, видя мое замешательство, – но ведь это чистая правда.
– Должен признаться, у тебя очень странный вкус. Я забыл предложить тебе печенье, у меня есть. Сейчас, сейчас, – я зашуршал бумагами на столе, лишь бы сменить тему. – А вот они в честь тебя названные.
– В честь меня?! – искренне удивилась Мари.
– Ты, что первый раз видишь печенье «Мария»?
Она кивнула, осторожно пробуя угощение.
– Вкусно.
Мы посидели с полчаса, Мари приговорила всю пачку печенья, аппетитно хрустя им, выпила две кружки чаю и зарозовелась, как нежный летний бутон, вот-вот готовый распуститься. От горячего ее стало клонить в сон, я заметил, как она старательно сдавливала зевок за зевком, разглядывая эскизы, что заполоняли стол.
– По-моему, кто-то уже очень хочет спать, – проговорил я, когда она в очередной раз подавила зевок.
Это безобидное замечание почему-то испугало мою ночную гостью. Она боязливо заозиралась, будто ища лазейку, чтобы улетучиться, и я поспешил ее успокоить.
– У меня не самый лучший в мире диван, но все же на нем теплее, чем у вечного огня. Располагайся, а я посплю на раскладушке.
Длинные изогнутые ресницы Мари затрепетали, рот раскрылся в нерешительности. Она явно не знала, как поступить, и я испугался, что она сейчас уйдет.
– Оставайся, – почти умолял я, – нехорошо такой юной особе ночью слоняться по городу. Завтра я помогу тебе найти твой дом.
Она снова потерла свои неестественно длинные ноги узкими ладошками и, недолго думая, кивнула.
– Вот и отлично! – обрадовался я, вскакивая с дивана и ударяя себя по бедрам. – Сейчас постелю тебе чистое белье, а ты, если хочешь, можешь пока душ принять.
Она скрылась за дверью в уборной, где тотчас зашумел водопад. А я стал лихорадочно сгребать давно неменянное белье и устилать ложе моей феи чистыми, еще хранившими запах кондиционера простынями.
Я готов был спать не то что на раскладушке, которая безбожно провисла и к тому же имела основательную дырень в ногах, но и не спать вовсе, лишь бы лучезарная Мари еще сколько-нибудь озаряла мою одинокую берлогу. Удивительное дело, но ее простота и незатейливость в купе с мнимой незащищенностью и ранимостью делали эту тонкотелую, крошечную девчушку до безумия обворожительной. И я уже чувствовал как с каждой минутой, проведенной рядом с нею, попадаю в ее электромагнитное лавандовое поле.
Мари долго поласкалась в душе, вероятно, истребив все запасы бойлера и вот, наконец, выплыла из водного царства, обмотанная моим полотенцем.
– Я случайно намочила свое платье, – оправдывалась она, стоя передо мной в коротком, махровом коконе.
– Дам тебе футболку, чтобы спать было теплее, – выпалил я, опасаясь, что она заметит мою сконфуженность.
А смутиться было чему, потому как эта воздушная Наяда скорее походила на одно из моих всегдашних видений, нежели на плотскую, земную женщину. Молочно-белая, тонкая и гибкая, словно молодая ива, она, волнуясь, придерживала на своем мраморном тельце полотенце, пытаясь укрыть свои прелести.
– Вот, – буркнул я, протягивая ей самую приличную из моих футболок, – я пойду тоже ополоснусь, а ты устраивайся поудобней и отдыхай.
Горячая вода, так понравившаяся моей гостье, действительно кончилась, но сейчас меня вполне устраивала и холодная. Я был уверен, что она и так закипит от соприкосновения с моей кожей – так меня лихорадило.
Наскоро помывшись, я осторожно выполз из своего временного укрытия, просочился в комнату. Мари лежала в моей футболке и на моей постели, по-детски сложив ладошки под щекой, ее волшебное тело скрывал плед. Я тихонько достал из угла раскладушку, набросил на нее покрывало и улегся, прямо в халате.
Лежал довольно долго, смотрел на спящую Мари. Вбирал в себя ее легкий лавандовый дух, слушал тоненькое сопение и чувствовал невероятную зыбкость всего происходящего.
Вдруг она неожиданно распахнула свои аметриновые [9] глаза и, опалив меня их внезапной золотой вспышкой, мягко улыбнулась, смешно выпячивая нижнюю губу. Ее магический взгляд подействовал на меня странным образом – я уснул и видел во сне чудной город грез. Весь фиолетово-огненный этот город был сплошь из стекла и удивительного двухцветного минерала – символа мира. Аметриновые арки и колонны украшали залы дворцов, аметриновые люстры свисали со сводчатых высоченных потолков. А на троне из необработанного драгоценного камня обнаружилась моя ночная гостья. Она сидела, подобрав под себя ноги, и нанизывала на тонкую нить двуцветные бусины.
Зал был абсолютно пуст. Я стал приближаться к ней, шлепая по полированной поверхности пола голыми пятками. Странное дело, во сне я был одет в тот самый халат, в котором спал. Но со снами такое случается, поэтому я не стал обращать внимание на этакую мелочь. Когда я приблизился к трону, оказалось, что он возвышается на добрых три метра, и чтобы увидеть лицо Мари,
