конец работы поднимал настроение:
— Ловко придумал старик! Как по конвейеру подаем, только успевай сплочивать.
Бывавшие на поисках дров с надеждой говорили:
— Зачерпнем здесь лесу, не нужно будет за отдельными бревнами лазать меж скал, растрачивать силу. Другое бревно так заклинит, что не скоро вывернешь его.
Выспавшись, Заикин вылез из баржи. Был он в обычных брюках, фланелевке и расстегнутой шинели. Не хотелось сразу одеваться в резиновый костюм. Руки и ноги ныли от усталости. Заикин потянулся, взглянул на небо, потом на море.
Свесив ноги в воду, Глебов сидел на бонах, образовавших рамку возле «сигары». Бревна, сплоченные попарно и связанные канатом, качались на морской зыби и стукались друг о друга.
— Дай закурить! — крикнул Глебов, увидав Заикина.
Заикин понял, что Глебов еще не отдыхал и не уходил с бонов. Он быстро достал махорку, свернул «козью ножку» и понес Глебову. Первые звенья бонов он прошел легко, потом встретился широкий прогал. Заикин перепрыгнул его и поскользнулся.
Глебов улыбнулся, глядя на Заикина, а тот, встав на четвереньки, чувствовал, что не может двинуться ни вперед, ни назад. Не было сил выпрямиться, и Заикин, под общий хохот, замочив кисет, который все еще держал в руке, и ненужную теперь папироску, на четвереньках вернулся на баржу.
Надев резиновый костюм, с багром в руках, Заикин, как ни в чем не бывало, подошел к Глебову по тем же бонам, которые минуту назад казались такими неустойчивыми.
Лишенные других развлечений, люди при каждом удобном случае вспоминали ему, как он встал «на четыре якоря», и это стало предметом постоянных шуток над Заикиным.
* * *
На восьмой день, когда солидное тело «сигары» чуть качалось на пологих волнах, с высоты штабеля заметили в море катер.
— Право по борту-у-у катер! — пронеслось над водою.
— Начальник идет, — сказал Белобров, вглядываясь в перламутровую дымку.
— Неужели десять дней прошло? — спросил Заикин, недоуменно глядя на товарищей.
— Кто грамотный или с часами, — подскажи, какое сегодня число, — засмеялся Белобров.
Все трое потеряли счет дням и не решались спорить друг с другом.
— Начальник матросские сроки знает, — наверняка за три дня раньше приехал, — уверенно сказал Глебов. — А ну-ка, нажми, ребята!
Катер ушел скоро, и по матросскому телефону, из уст в уста, не дошли еще новости до берега, когда Глебов сказал:
— Наверное, — шабаш. Чего, не веришь? Вон с плота сигналят на штабеля! Читай теперь сам.
Заикин вглядывался в фигуру матроса, стоявшего на кнехтах[5] баржи. Сигнальщик, держа в каждой руке по бескозырке, условными знаками по семафору писал в воздухе:
«Кончай откатку. Всем — ко мне».
— Вон и шлюпка от баржи отвалила. Едет за нами. Собирайтесь, ребята.
— Эй, Заикин, подвези на закукорках до шлюпки, — просил Иванов, оказавшийся на берегу в одних ботинках. В таком же положении рядом с Ивановым стояли еще двое готовых к прогулке по пояс в холодной воде.
— Давайте всех этих пешеходов посадим на сплоток и увезем до шлюпки. А то еще застудятся напоследок, — предложил Белобров.
— Половина дела сделана, — сказал Архип Иванович, когда моряки расселись на готовом плоту, — начальник докладывал о нас командующему, и завтра за нами придет тральщик. Остается в целости довести лес до места.
— Ура! — крикнул Глебов так, что подлетевшие было чайки отпрянули прочь.
— Ур-р-ра! — подхватили остальные, будя задремавших.
«Теперь всё, теперь дома. Как-нибудь до места дотянем», — думал Заикин, поудобнее укладываясь на бревнах. Некоторые спали, даже не успев снять резиновые костюмы. Вскоре весь плот покрылся телами спящих как в люльке матросов.
Архип Иванович смотрел на море. Оттуда тянул легкий ветерок, чуть покачивая «сигару». Стоило ветерку ослабнуть — старшина с тревогой смотрел на горизонт: затишье — предвестник бури.
Синоптики предсказывали шторм, начальник передал эту новость Архипу Ивановичу.
Что сбудется раньше? Или разразится шторм, или придет тральщик? Если до прихода тральщика разведет на море волну, — он бесполезен. Чтобы самого не выкинуло на мель, тральщик близко не подойдет. А «сигару» тогда по бревнышку расшвыряет так, что по берегам не соберешь. Надо, чтобы тральщик успел увести «сигару» в море, — во время бури в волнах спасение.
В тревоге проходили часы. Архип Иванович неотрывно смотрел на горизонт. Вот начали просыпаться люди; и, чтобы его беспокойство не передалось другим, старшина спустился в баржу. Но долго усидеть там не мог, то и дело высовывался и проходил по «сигаре».
У каждого матроса есть иголка и нитка. А починки за эти дни авральной работы набралось про́пасть. Тому пуговицы пришить, у этого хлястика не хватает, у того шинель распоролась по швам и нужно затянуть прореху, иной чинил ботинки. Занимаясь шитьем, все украдкой посматривали на Архипа Ивановича и замечали: «старик» чем-то взволнован.
— У моря ждет погоды, — заметил румяный Николаев.
— Тебе невесту ждет, зеленую русалку с хвостом, — усмехнулся Грицаев и проворчал себе под нос: — Сделали соби ляльку, теперь нянькайся з нею.
— Нет, Грицо, — возразил посерьезневший Николаев, — я слыхал, как начальник говорил ему, что ветродуи обещали шторм.
— Какие тебе ветродуи, то синоптики! Как не угадают погоду, ошибутся на час, их кличут: «ветродуи». А как правда да вылезут люди из пасти смерти, то с почтением — «синоптики».
— Ошибутся на сутки или более того, — им на это дело начхать, а для нас час решает все, — ответил Николаев, задумчиво глядя на море.
Белесая пленка над морем стала плотнее, казалось, вечер надвигался с той стороны. Волна начала выше поднимать «сигару», словно взвешивая на своей ладони эту тысячетонную тяжесть. Поскрипывали швартовые, врезаясь в бревна сруба.
Архип Иванович, да и другие, будто ненароком, приваливались телом к срубу, стараясь угадать, — не качается ли главный якорь-сруб, в который они заботливо засыпали двести тонн камня. Если море разыграется по-серьезному и швырнет «сигару», лопнут, как веревочки, тросы, а не лопнут, так и сам главный якорь, словно репку с гряды, «сигара» выдернет, сбив тяжестью своей туши.
Моряки, опутав вокруг «сигары» все остатки тросов, полные ожидания, смотрели в мерцающую дымку. Угнетало безделье. Все, кто мог заставить себя, спали. Другие просто лежали с закрытыми глазами, притворяясь спящими, чтобы не нагонять тоску на товарищей.
Архип Иванович помчался навстречу кораблю, едва тот показался. Тральщик застопорил машину и грузно переваливался с борта на борт, в то время как шлюпка прыгала на волнах, словно собачонка перед мордой лошади, радуясь предстоящей дороге.
За поданный конец шлюпку поддержали с палубы. Оставив весла, гребцы уперлись в борт баграми и оберегали шлюпку от ударов, а старшина, изловчась, уцепился руками за фальшборт
