очередь — Борьке Шапкину.
— Смотри, я соску надел! Пусть Федька не сразу выпьет, а сосет понемножку… — И, поравнявшись с Митькой, Толька шепнул потихоньку: — Тут не только чай, тут и вина немножко… Ну-ка, Феденька!.. — окликнул он медведя, поднося к его носу бутылку.
Почуяв запах вина, Федька потянулся за Толькой.
— Толька, беги на гору! — крикнул Митька.
Но Толька уже сунул горлышко бутылки в пасть медведю. Федька, посапывая, жадно тянул лакомое питье. Какая там соска! Чуть ли не вся бутылка исчезла в его широко раскрытой пасти.
— Не так! — снова закричал Митька. — Не давай ему все! Заманивай за собой, пусть санки везет!..
Толька с трудом вырвал у Федьки бутылку, которую тот старался удержать лапами.
— Ой, мама! Да он соску проглотил!
Действительно, в розовой Федькиной пасти, которую он раскрывал, стараясь дотянуться до бутылки, соски не было.
Ну и шум тут поднялся! Федька громко ворчал и рвался к Тольке. Митька едва удерживал медведя за ошейник. Ребята хохотали, прыгая вокруг них. Особенно ликовал Борька Шапкин.
— Вот это да! Вот это укротители!
Толька, отскочив от медведя, побежал в гору. Федька кинулся за ним. Сани, привязанные к Федькиному ошейнику, поволоклись сзади. Стараясь догнать Тольку, медведь, пыхтя и фыркая, резво бежал за соблазнителем.
— Ай да Федька! — поощрял Борька. — Догоняй! И вправду умный медведь.
— Теперь умный, а раньше что ты говорил? — огрызнулся Митька на бегу.
— Кто ж его знал, что он такой.
А Толька, добежав до вершины горы, вскочил на оставленные кем-то из ребят санки и помчался под гору, держа бутылку в руках. Увидев, что соблазнительная бутылка снова уходит от него, Федька бросился вдогонку, но, поскользнувшись, не удержался и кубарем покатился с крутизны.
— Смотрите, как заторопился, даже на санки не сел! — смеялись ребята.
— Знаешь что, Толя, — подбежав, проговорил Митька. — Я сяду на санки, а ты его на гору заманивай. Дотянет, он сильный.
И правда, хоть Митька и уселся на тащившиеся за Федькой санки, медведь легко бежал вдогонку за Толькой по берегу речки Каменки, протекавшей под горой. Эта мелководная, но быстрая речушка не замерзала и зимой.
В это время большой грузовик, привозивший товар в магазин, выехал на шоссе, возле которого катались ребята. И надо же было шоферу в эту минуту прибавить газу. Мотор затарахтел, из выхлопной трубы с треском вырвались клубы дыма… Испуганный медведь остановился как вкопанный, а потом опрометью ринулся к Каменке. Сани доехали до обрывистого берега и вместе с Митькой кувыркнулись в речку.
Намочив немного бок и набрав воды в один сапог, Митька вскочил на ноги.
— Вот черт, и откуда эта машина взялась! — стряхивая с себя воду, со злостью крикнул он.
Ребята, обступив его, наперебой давали советы:
— Ты пальто высуши и портянки, а то простудишься, — суетился Борька Шапкин.
— Пойдем к нам, — предложил Толька. — У нас все высушим.
— Ну вас, никуда я не пойду! — сердито отмахнулся Митька. — Вот сейчас вылью воду из сапога и домой побегу.
Проводив Митьку с его медведем, ребята пошли по домам, оживленно обсуждая спортивные успехи Федьки.
Вот уже два дня, как Митька болен. Он все же простудился из-за этого невольного купанья. Укрывшись полушубком деда, Митька лежал на печи. Болела голова, сильно знобило, даже читать не хотелось. Егор Николаевич вскипятил молоко в кружке, положил туда меду и дал внуку.
— Попей, попей, сынок, скорее поправишься, — утешал он Митьку.
— Деда!
— Ну что тебе, соколик? — отозвался лесник.
— Деда, в школе-то, наверно, Евгения Филипповна не знает, почему меня нет. И уроки какие заданы, я не знаю.
— Ну, ничего, сынок. Завтра вот съезжу, скажу учительнице и уроки тебе привезу.
— Да нет, деда. У тебя и так дела много, лесозаготовки ведь сейчас, — совсем по-взрослому сказал Митька. — Не надо ездить. Еще и ты простудишься, в поле сейчас ветер знаешь какой, не то что у нас в лесу. Ты с голубем Тольке записку пошли.
— Ну вот выдумал… — отмахнулся лесник.
Надо сказать, что Егор Николаевич, всячески поощрявший любовь внука к животным и охотно разрешавший ему держать голубей, до сих пор с сомненьем относился к голубиной почте, и когда Митька пытался уверять деда, что голуби его не простые, а почтовые и могут носить записки от него к Тольке и обратно, лесник лишь ухмылялся и недоверчиво качал головой.
— Деда, ну отправь голубя! Отправишь, а?..
— Ладно уж, ладно, отправлю. Не волнуйся только, лежи. Какая там уж техника в вашем крылатом почтовом отделении, — снисходительно пробурчал лесник, поправляя сползавшую с Митьки шубу.
— Вот, деда, возьми у меня в пенале пластинку. Там лежат маленькие такие, свинцовые. И бумага тонкая нарезана. Напиши записку от меня: «Толя, я заболел. Когда приду, не знаю. Принеси уроки>. И все. Записку сложи и вокруг ножки голубя обмотай, а сверху свинцовой пластинкой закрути. Да смотри, голубя пускай не какого попало, а Толькиного. Они отдельно сидят.
— Ладно, хорошо, сынок, все сделаю, а ты скорей поправляйся, — сказал Егор Николаевич и, пряча от внука недоверчивую улыбку, отправился на чердак.
— Евгения Филипповна, разрешите? — поднял руку Толька Коровин.
— Что у тебя, Анатолий? — взглянула на него учительница.
— Вы вчера спрашивали, почему Сидоров в школу не пришел. Так он болен. Вчера вечером мне записку прислал…
— С кем? С Егором Николаевичем? Почему же дедушка сам ко мне не зашел?
— Да нет, не с дедом прислал, а с голубем.
— Как это с голубем? — удивленно подняла брови учительница.
Кто-то захихикал, должно быть Катя Пеночкина.
— Почему же не с медведем? — невинным голосом спросил ехидный Борька Шапкин. — С медведем вернее. Тот в пути не замерзнет.
— Будто не знаешь? — пробасил с задней парты второгодник Степан Иващенко, которого в классе за высокий рост звали «дядя Степа». — Медведь у них в лесу на работе. Вместо лошади в санях дрова возит.
Степан не участвовал в воскресном катанье с горы, так как жил не в Сорокине, а в деревне Маврино, но от других ребят знал, как учили Федьку кататься и возить санки.
Толька бросил сердитый взгляд на насмешников и, незаметно для учительницы, показал им за спиной кулак.
— Не верите? Вот посмотрите! — И он протянул Евгении Филипповне записку.
Ребята обступили стол учительницы, с интересом разглядывая длинную тонкую бумажку.
— Любопытно!.. — сказала Евгения Филипповна, расправляя на столе полученную Толькой записку. — Но ведь это не Митин почерк!
— Это его дедушка писал, я знаю, он моему папке пишет, когда что нужно, — объяснил Толька. — Евгения Филипповна, видно Митьке очень плохо, если он сам даже писать не может. Разрешите, я
