Безусловно, я не намерен злоупотреблять этим. Беру ключ на всякий случай.
И не зря.
Потому что посреди ночи меня будит жалобный женский плач, что доносится через тонкую стенку. Из соседней комнаты, рядом с которой я поселился намеренно. Как можно ближе к Мике.
Будто лунатик, иду на звук. Всхлипы перемешиваются с криками.
Не задумываясь, поворачиваю ключ в замке, распахиваю дверь и подбегаю к постели, по которой мечется, будто в лихорадке, Мика.
Сгребаю жаркое, дрожащее тело в охапку, пока девчонка царапается и дерется, не осознавая, где она и с кем.
— Тише, ёжик, — уговариваю обезумившую от страха Мику. — Проснись. Ты в безопасности. Я с тобой.
Глава 7Доминика
Липкие пальцы ползут по горлу вниз, оставляют мерзкий влажный след на ключице, забираются в разрез блузки.
Ледяная рука задирает юбку, сжимает бедро.
В носу стоит запах сырости, которым пропитана темная кладовка. И пота мужского тела, что давит на меня со спины, впечатывая грудью и животом в холодную стену.
Ловушка захлопывается. Безысходность парализует. Страх отключает мозг.
В ушах шум и гадкий голос.
— Довыпендривалась, мелкая тварь? Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. Сейчас я тебя…
Невидимый тумблер щелкает в сознании, активируя крик. Безумный, животный вопль. Не верится, что он исходит из меня.
Я. Не. Сдамся!
Брыкаюсь, как одержимая, размахиваю руками, лягаюсь ногами.
Но он сильнее, старше, мощнее. А я одна.
Во всем доме больше никого.
Только он. Рядом. Всюду. Вокруг.
Мне нечем дышать.
Я бьюсь до последнего…
Липкие холодные лапы превращаются в теплые объятия. Вонь сменяется каким-то до боли знакомым запахом, почти родным. А голос… звучит ласково, успокаивающе.
— Тише, ёжик. Проснись. Ты в безопасности. Я с тобой.
Выныриваю из кошмара и пытаюсь понять, где я сейчас и что происходит. Но мысли путаются, а тело млеет расслабленно в чьих-то руках, из которых больше не хочется вырываться.
Ко мне возвращается чувство защищенности. И его я способна испытывать только с одним мужчиной.
Ну нет! Только не он! Не в этот миг, когда я жалкая и разбитая.
Медленно поднимаю голову, различаю в тусклом свете прикроватной лампы знакомые черты лица. И обреченно выдыхаю:
— Ян?
Замечаю царапины на его щеке, настолько глубокие, что их видно даже в полумраке. Импульсивно поднимаю руку, касаюсь пальцами ран, чувствую что-то влажное на подушечках.
— Это я? — задаю глупый вопрос, ведь и сама знаю, что я. Расцарапала Яна до крови, когда боролась с призраками прошлого. Сумасшедшая, неадекватная истеричка со сломанной психикой. И как же противно, что он узнал меня такой.
— Не важно, — шепчет хрипло, участливо. Жалеет, как котенка подзаборного, отчего мне только хуже. — Ты как?
Отвратительно, Ян, отвратительно! Особенно сейчас, когда ты стал свидетелем моей больной паники!
Мне казалось, что я справилась со своими кошмарами. Подавила их в себе несколько лет назад. Не полностью, ведь я по-прежнему видела мерзкие эпизоды прошлого во снах, но хотя бы не кричала наяву, контролировала себя. И даже в Польше, под одной крышей с Левицкими, ничем не выдала свою неадекватность.
Но стресс после отравления отбросил меня на исходную. На протяжении трех месяцев Дана чуть ли не дежурила возле моей спальни, готовая успокоить меня после очередного приступа. Антидепрессанты я упорно отвергала, а снотворное помогало через раз.
Но только что… Кажется, произошла самая мощная вспышка воспоминаний. Я опустошена настолько, что не могу дышать. Не то чтобы говорить.
Однако должна. Обязана собрать остатки воли в кулак, чтобы опять казаться сильной.
— Все в порядке, — отзываюсь бодро и даже улыбаюсь. — Я в полном порядке, — повторяю, как мантру. Но не помогает, потому что внутри по-прежнему все дрожит.
— Ты кричала, — произносит Ян все так же тихо, будто спугнуть меня боится. — Громко, — скользит изучающим взглядом по моему лицу.
— Ужастиков на ночь пересмотрела, — хихикаю нервно. В качестве отвлекающего маневра.
Пытаюсь высвободиться, но Ян крепко держит меня за плечи. Сам остается серьезным.
— Расскажи, — звучит полупросьба-полуприказ.
— Сюжет фильма? — продолжаю изображать дурочку, но с ним мои уловки не работают. — Я уже успокоилась, Ян, — меняю тактику. — И хочу спать. Спокойной ночи, — многозначительно киваю на дверь, но тут же хмурюсь. — Как ты вошел? Я закрывалась.
— Для меня не существует замков, когда дело касается тебя, — чеканит он. — Ложись, — заявляет неожиданно.
Аккуратно укладывает меня на постель, заботливо накрывает одеялом. А сам устраивается рядом, на боку, приподнявшись на локте и подперев голову рукой. Нависая надо мной, впивается в меня взглядом-рентгеном.
— Расскажи, что случилось с тобой? — повторяет, будто загипнотизировать пытается.
— Ян, но…
— Мика, ты знаешь меня. Я настойчивый и не отступлю, — делает паузу, обдумая свой следующий шаг. — Хочешь спать? — киваю неуверенно, предвкушая подвох. — Тогда рассказывай. Иначе не уйду.
— Не хочу, — признаюсь честно, однако поворачиваюсь на бок, чтобы быть лицом к лицу с Яном, и натягиваю одеяло до самого носа.
— Доверься мне, — протягивает ко мне руку, касается волос, проводит от виска к затылку. — Тебе станет легче, ёжик.
Ян берется за край одеяла, одергивает вниз. Он не меня раскрывает, а словно душу мою обнажает. Она искрит и кровоточит.
Прикрываю глаза и выпаливаю на одном дыхании:
— Легче? Мне с пятнадцати лет так и не стало легче. С тех пор, как меня домогался сводный брат…
Рука Яна непроизвольно сжимается на моей голове, дергает локоны. Морщусь не от боли, а от неожиданности. Но хватка тут же ослабляется, уступая место ласковым поглаживаниям. Будто я ребенок, которого нужно успокоить.
— Дальше, — короткий, тихий указ.
И я срываюсь. Слезы текут сами собой, а следом звучат и слова. Будто это не я произношу их. Хочу остановить себя, но глупая наивная Мика, которую я запечатала внутри, сейчас вышла из-под контроля.
— После смерти родителей нас с Даной отправили в детдом, потому что никто из родственников за нами не явился, — не могу подавить нотки обиды. На Левицких. — Через какое-то время нами заинтересовалась одна супружеская пара. У них был детский дом семейного типа, и они забрали нас к себе. Не удочерили, нет, просто взяли временно на воспитание, до совершеннолетия. Мы… должны были радоваться, что растем в подобии семьи. Кроме нас, там были еще дети. Среди них лишь единственный родной сын этой пары — Игнат. И его мы были обязаны слушаться, — сглатываю, стоит лишь вспомнить этого прыщавого шкафа. — Правда, Дана вскоре тяжело заболела, и «приемные родители» каким-то хитрым путем вернули ее в детдом, чтобы избавиться «от заразы», а мне сказали, что она там и умерла.
