Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
предмет. Это была картина El Nacimiento – «Рождение» – «безумного испанца» Манолито Эспины.
– Почему вы так уверены, что ее взяла именно Делла?
– Это единственное логичное предположение. Только она покинула вечеринку раньше, и поэтому только ее не обыскали.
– Не мог ли грабитель проникнуть в дом снаружи?
– Все окна и двери были наглухо заперты. Кроме разве что входной двери. Но Тизел поставил туда двух горничных, чтобы впускать опоздавших. И они говорят, что никаких злоумышленников не было.
– Ну и ну. Это действительно очень странно.
– Кстати, я разговаривал по телефону с Бенджамином Тизелом до того, как вы приехали сюда сегодня утром. Он очень хочет вернуть свою собственность.
– Что он вам сказал?
– Он хочет, чтобы я занялся этим делом.
Флинт с недоверием откинулся в кресле:
– С какой стати?
Спектор пожал плечами:
– Он доверяет мне. Знает, что у меня есть определенный талант к таким делам.
– Он сказал вам что-нибудь еще?
– Да. Он изложил мне свою версию событий прошлой ночи.
* * *
– Пойдемте со мной. Я хочу вам кое-что показать.
С подвыпившей Деллой Куксон под руку Бенджамин Тизел вышел из бальный залы, где празднование было в самом разгаре. Он провел ее по винтовой лестнице в небольшую боковую комнату. На шнурке у него на шее висела пара ключей – один большой и один маленький. Большим ключом он отпер дверь.
– Зачем ты привел меня сюда, Бенни? – игриво прошептала Делла в темноте.
– Я хочу вам кое-что показать. Кое-что, что, я уверен, вы оцените. В конце концов, вы культурный и чувствительный человек.
Через единственное окно в скудно обставленную спальню струился лунный свет. С болезненным стоном Тизел опустился на колени возле узкой односпальной кровати и вытащил из-под нее большой деревянный сундук. С помощью маленького ключа на шее он открыл его и поднял крышку.
– Пожалуйста, – сказал он, жестом приглашая Деллу подойти.
И там, под бит и взрывы джаза и танцы на первом этаже, она в первый и последний раз взглянула на сокровище Бенджамина Тизела. Внутри бархатной обивки сундука лежала прямоугольная картина в золоченой раме.
– Боже мой! – воскликнула Делла.
– Ага. – Тизел сиял от гордости. – Разве она не прекрасна?
Пытаться описать такое произведение – занятие неизбежно тщетное. На картине была изображена молодая женщина, держащая на руках младенца. Лицо женщины было гладким, как фарфор, кожа пронизана розоватым сиянием радости и блаженной невинности. Ребенок, с закрытыми глазами и кричащим ртом, был изображен идеально. Его крик практически можно было услышать.
– El Nacimiento Манолито Эспины, – объявил Тизел. – Разве она не божественна? – Делла уставилась на картину.
– Простите старому дураку потуги на грандиозность, но я не мог устоять перед возможностью поделиться этой картиной с тем, кто ее по-настоящему оценит.
– Где вы ее взяли? – спросила Делла.
– В путешествии, – последовал ответ, – купил у человека, который не имел ни малейшего представления об истинной ее ценности. Ну, Делла? Что скажете?
– Это… ослепительно. – Она не отрывала глаз от полотна. – Что вы собираетесь с ней делать?
– Делать? Делла, она моя. Я не должен ничего с ней делать.
– Вы не собираетесь разделить ее с другими, выставить на всеобщее обозрение или что-то в этом роде?
– Я бы никогда не выставил что-то подобное на показ, это было бы слишком вульгарно. Когда я любуюсь картиной в одиночестве, я испытываю нечто сродни религиозному экстазу. Это очень личное переживание. А что касается желания разделить… я делюсь ею с вами сейчас.
– И вы собираетесь хранить ее здесь, под кроватью?
– Вы можете не знать этого, Делла, дорогая, – начал Тизел, – но эта картина живая. Она дышит. Вот почему я храню ее в этой комнате, в этом сундуке. Это единственная комната в доме, где достаточно воздуха. Картина старинная, ей противопоказаны солнечный свет или перепады температуры. От них она потрескается и покоробится. Но при лунном свете она выглядит потрясающе.
Делла была вынуждена согласиться. Золоченая рама цвета мутного золота не оставляла места для сомнений: это был настоящий шедевр.
Уголки рта у Тизела скривились словно от удовлетворения. Он достиг желаемого эффекта:
– Каков ваш честный вердикт?
– Я… – начала Делла. Затем она отступила в сторону, задев Тизела локтем. Он захлопнул сундук, вставив ключ в замочную скважину. Быстрым движением запястья закрыл в нем El Nacimiento. Затем повесил два ключа на шею и обратил свое внимание на приму.
– Моя дорогая! В чем дело?
– Ни в чем, – тихо произнесла она, – абсолютно ни в чем. – Ее взгляд был прикован к сундуку.
Тизел отвел ее вниз по лестнице назад на вечеринку. Но не раньше, чем закрыл за собой дверь спальни на ключ.
– Думаю, мне пора домой! – громко проговорила Делла, перекрикивая звуки оркестра.
– Как хочешь, дорогая, – кивнул ей Тизел. Она обняла его невысокую плотную фигуру и поцеловала в щеку.
Джозеф Спектор догнал ее на пути к двери:
– Что-то случилось, Делла?
– Мне нужно кое с кем встретиться, – ответила она.
– Все в порядке?
Но ее уже не было. Дверь за ней с грохотом захлопнулась. Дождя еще не было, и на улицах было тихо. Спектор слышал стук ее каблуков, отдающийся эхом по камню, пока она уходила.
* * *
Манолито Эспина, умерший около 1820 года, прославился как своим безобразным безумием в последнее десятилетие жизни, так и полотнами, которые его пережили. Его самая известная работа, «Двор на краю света», в настоящее время находится в Национальной галерее. Даже сейчас она вызывает возмущение в консервативных слоях общества. Как можно было поместить произведение такого рода в столь прославленное окружение!
Эпитет, который он приобрел при жизни и который до сих пор омрачает его наследие, – El Desquiciato – «Невменяемый». Люди склонны забывать, что Эспина был не просто шизофреником, и образ его как сумасшедшего с пеной у рта трудно развеять. Но El Nacimiento – продукт более счастливых и юных дней. До того, как на его жизнь опустилась тьма. Черты лица женщины на картине настолько мягкие и нежные, что, кажется, можно протянуть руку и прикоснуться к ней.
Большинство людей представляют себе Манолито Эспину как безумного отшельника, которым он в конце концов стал, покрывая холсты мраком и развратом. Но приобретение Тизела было работой молодого, более чувствительного художника. Ревущий ребенок на руках у матери, настоящее чувство материнской привязанности в глазах молодой женщины, которое каким-то образом выходило за рамки простого материала и красок. В наши дни люди ассоциируют Эспину с избитой, раздавленной плотью и библейскими пытками, ужасами инквизиции, а то и вихрем темных, злых духов. Но думать так – значит пренебрегать его
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
