Комиссар Базельской уголовной полиции Петер Хункелер, в прошлом отец семейства, ныне разведенный, сидел, обливаясь потом, у себя в кабинете в Ваагхофе. В этот понедельник, 3 июля, над Базелем уже с утра висел гнетущий зной. Жара стояла такая, что за ночь воздух не успевал остыть.
Ваагхоф, где размещались прокуратура, уголовная полиция и следственная тюрьма, был построен всего несколько лет назад и, согласно новым нормативам для общественных зданий, не имел кондиционеров, так как правительство, по-видимому, считало, что базельские чиновники хотя бы летом спокойно могут немножко попотеть.
Хункелер с грустью вспоминал свой давний кабинет в Лонхофе, чьи старые стены даже в разгар летнего зноя дышали живительной прохладой. Минувшей ночью он спал плохо. Ничем не укрытый, ворочался с боку на бок, ожидая свежего ветерка из распахнутой балконной двери. Увы, ни дуновения, только духота. Зря он не поехал в Эльзас — дача-то на что?
Он включил компьютер, который, как объявил ему накануне переезда в Ваагхоф прокурор Сутер, принадлежал отныне к числу обязательных рабочих инструментов. «Либо вы осваиваете новую информационную технику, — пригрозил он, — либо вам нечего делать в базельской полиции».
Хункелер попробовал запросить спортивные результаты. Правда, за выходные никаких особых событий не произошло — само собой, кроме финального матча европейского чемпионата Франция — Италия, прямую трансляцию которого он смотрел по телевизору. Однако компьютерные навыки совершенствовать надо, и спортивная тема тут не хуже любой другой.
Зазвонил телефон, Хункелер снял трубку.
— Слушай, у меня на проводе некая госпожа Швааб, — сказал его коллега Мадёрен. — Она работает у доктора Эрни. Знаешь такую?
— Да, — ответил Хункелер. — Госпожа Эрни — мой домашний врач. Что ей нужно?
— Тебя требует. Ни с кем другим говорить не желает. Бормочет что-то насчет крови и убийства. Весьма бессвязно.
— Как ты сказал? Повтори.
— Не-а! — Мадёрен хихикнул. — Лучше я тебя соединю.
Он так и сделал. Хункелер услышал в трубке учащенное дыхание, подождал немного, а потом сказал, со всею возможной приветливостью:
— Здравствуйте, госпожа Швааб. Что у вас стряслось с утра пораньше?
— Ох, это вы, господин Хункелер. Наконец-то! Послушайте, случилось нечто ужасное — сущий кошмар! Мне так страшно. С трудом решилась вам позвонить. И, слава Богу, застала вас на месте.
Одной рукой Хункелер извлек из пачки сигарету, что оказалось отнюдь не просто. Прикурил, сделал затяжку и закашлялся.
— Вы слушаете? Алло? — дрожащим голосом спросила г-жа Швааб.
— Да, разумеется. Я просто закурил. Где вы сейчас находитесь?
— В приемной, прямо за стойкой. Сижу, потому как ноги не держат. Я много всякой страсти навидалась, думала, меня уже ничем не проймешь. И вот на тебе — поджилки трясутся. Вы должны приехать, должны меня спасти, слышите? Сейчас же, иначе я тут без памяти рухну.
— Да что стряслось-то? Скажите наконец, в чем дело. И постарайтесь успокоиться.
— Успокоиться? За дверью наркоманы эти караулят, а я должна успокоиться? Они ведь в любую минуту могут сюда вломиться и укокошить меня тоже.
Хункелер почувствовал, как по спине пробежал озноб, будто чья-то ледяная рука легла на затылок.
— Убийство? Кого-то убили?
Тишина, только учащенное дыхание в трубке. Откуда-то донесся шум автомобиля.
— Говорите же. Объясните толком, что случилось. Иначе я не смогу вам помочь.
В трубке сдавленно всхлипнули. Но г-жа Швааб постаралась взять себя в руки.
— Доктор Эрни мертва. Лежит у себя в кабинете на полу, навзничь, вся грудь в крови.
Хункелер затушил сигарету, пальцы у него тряслись.
— Вы уверены? Может, вам показалось? Зайдите-ка еще раз в кабинет и посмотрите, вправду ли там лежит госпожа Эрни. Ведь сейчас только начало девятого.
— Что вы такое говорите, господин Хункелер! — воскликнула г-жа Швааб, неожиданно резко. — Я больше тридцати лет исполняю свою работу, и зрение у меня до сих пор отличное. Окно разбито, снаружи, осколки в комнате на полу. Шкаф с ядосодержащими медикаментами взломан, опийные препараты отсутствуют. Я сразу заметила, меня не обманешь. Это наркоманы, что ночуют в павильончике возле площадки для игры в шары. Доктор Эрни всегда была очень к ним добра. И вот пожалуйста. А ведь я предупреждала ее. Сколько раз говорила, что она змеенышей пригревает, которые рано или поздно на нее же и нападут. Но она не слушала. А теперь лежит убитая — прямо в грудь ударили, глядя ей в лицо. Разве ж это люди, я вас спрашиваю!
— Ладно, — сказал Хункелер, — максимум минут через пятнадцать мы будем у вас. В кабинет не заходите и ничего не трогайте. Если боитесь, можете подождать на улице.
— Ни в коем случае. Шагу не сделаю из приемной. Забаррикадируюсь за стойкой. Меня им не достать.
Через двенадцать минут полицейская машина уже подъехала к дому № 13 по Титлисштрассе, где находилась врачебная практика д-ра Кристы Эрни. Жилой район, протянувшийся в сторону Альшвиля и близкого Эльзаса, особнячки с садами, безмятежный покой. Практика, которую д-р Эрни держала сообща с коллегой, располагалась в нижнем этаже одиннадцатиэтажного дома, принадлежащего интернату для престарелых, с двухкомнатными квартирами и отделением для лежачих больных.
В машине их было четверо. Капрал Луди, взъерошенный и угрюмый, явно предпочел бы покопаться в розыскных файлах. Унтер-офицер детектив Мадёрен тоже чернее тучи, раздосадован столь бурным началом недели, лучше бы денек поспокойней. За рулем — Халлер с люцернской трубкой в зубах, но не курит, Мадёрен раз и навсегда запретил курить в служебных поездках.
Хункелер коротко рассказал коллегам все, что знал о г-же Эрни. Возраст — около шестидесяти, в 1968-м активно участвовала в студенческих волнениях, была соучредительницей Базельской прогрессивной организации (сокращенно БПО), которая принесла в город новые веяния, после развала БПО вступила в Либерально-демократическую партию и вошла в кантональный парламент, где занималась вопросами культуры и театра. По сведениям Хункелера, замуж она так и не вышла. Практику держала сообща с д-ром Фридрихом Кнехтом, о котором комиссару было известно только, что он часто выезжает на Эгейское море походить под парусом и возвращается оттуда с великолепным загаром. Общий рентгеновский кабинет, общая лаборатория. Лаборантка — по имени Рут Цбинден — совсем молодая, еще и тридцати нет.
— Ловко, — заметил Халлер, остановив машину перед новостройкой, облицованной кирпичом, — пациенты прямо под носом, далеко ходить не надо.
Все шло как обычно в подобных случаях. По-армейски жесткие распоряжения, лихорадочная суматоха, нервозность, особенно когда подъехали криминалисты. Знакомая, действовавшая Хункелеру на нервы бестолковая суетня хитроумного, но бессмысленного полицейского аппарата. Он лишь ненадолго подошел к двери врачебного кабинета, где на полу лежала д-р Эрни, с открытыми глазами. Она казалась до странности привлекательной, не то чтобы по-настоящему красивой, но на удивление моложавой. Большое окно, смотревшее в парк, было разбито, осколки впрямь валялись в комнате. Защитное жалюзи поднято. Шкаф с ядовитыми препаратами взломан, несколько склянок раскатились по голубому ковровому покрытию. На стене знаменитая фотография Че Гевары. Всякий раз, когда приходил к д-ру Эрни на прием, Хункелер спрашивал себя, почему она так и не рассталась с кумиром своей юности.
