своих конченых дружбанов. Вот они в алфавитном порядке, если за точку «а» принять самый дальний угол рюмочной, в котором сидит Веня Водкин за пианино. Веня продал мечту за бутылку пива. Учился в консерватории, когда-то был подающим надежды, а теперь едва попадает по клавишам и корчит пьяные рожи каждой первой девице, которая достаточно под-chaufett чтобы с ним переспать. С женщинами у него также как с сигаретами – курит, что попадется. Танцевальная музыка, которую играет Веня, сама по себе так хороша, что ее не испортить даже его кривыми ухмылками или пальцами, много раз переломанными в пьяных драках, которыми часто заканчиваются подобные вечера. Но мы не торопимся танцевать. Вместо этого, прилипшие к барной стойке, мы заказываем двадцатое пиво, разбавленное Сониными слезами о том, как ей не перезвонил очередной тиндер-дейт. Соня Мышкина курит только сигареты с десятью кнопками, по своему роду деятельности вебкам-модель, ждет с армии парня, в разговоре приятно проглатывает букву «л». С Соней в этой рюмочной переспали буквально все, включая повара и вышибал. Вопреки ожиданиям, это не так приятно как запах ее парфюма, ведь Соня большая эгоистка в постели. Экологические проблемы, гендерная идентичность, современное искусство, токсичные отношения и сериалы от Netflix – вот примерный список тем к разговору, если вдруг решитесь уболтать Соню на секс. Вот только сегодня, Соня уже занята.
Клим Кошелев – сын богатых родителей и наследник нефтегазового конгломерата, который всегда пьет импортное пиво с непроизносимым названием и платит, не глядя в чек. Судя по тому, как откровенно он бросает хищные взгляды в Сонино декольте, сегодня он провожает ее до дома. А завтра, при всем своем материальном благополучии, он выставит Соне счет за каждое пиво, которым он ее угостил.
Одному богу известно, как в этой компании оказался школьник Миша Халтурин. Экзамены на носу, но на его носу только мефедроновая пыль и черные солнечные очки, которые он никогда не снимает, потому что так давно не спал, что глаза у него буквально светятся в темноте. Из-за него, в принципе, никогда не бывает никаких неприятностей, потому что он в принципе ничего не делает, только шмыгает носом, и время от времени дразнит Нарека Пучиняна – нашего чрезвычайно толстого друга с нечаянно купленным годовым абонементом в спортзал. Это от него всегда несет потом и пердежом. Нарек приходит в рюмочные постоянно обкуренный, лишь для того, чтобы догнаться пивом и перекусить. Он на все имеет свою точку зрения, ест только руками, никогда не моет руки после еды, и не упускает возможности поделиться своей позицией, выдернутой из контекста новостной ленты социальных сетей. Вот только никому не всралась точка зрения вонючего толстожопого объебоса, возомнившего себя мега-мыслителем. Венчает это сборище безликих убожеств ваш покорный слуга – Стас Палачов – студент рентгенолог, испытывающий большую досаду за то, что его друзья всего-навсего кучка полуобразованных снобов, которые только и делают, что прокрастинируют и бухают, обвиняя весь мир в своих собственных проблемах. Если бы состояние души читалось по лицам, они бы вообще не получили лица. Но поскольку это не так, их, по ошибке, с первого взгляда можно принять за порядочных молодых людей.
Светом в конце тоннеля всегда была Надя Солнцева – выпускница археологического, которая не любила рюмочных, любила курить в постели, и, почему-то, меня. Вместе мы должны были переехать в Питер, и, вроде бы, перевернуть мир. Но вместо этого, возвратившись с раскопок на Северном Кавказе террористкой смертницей, сигналом детонатора Надя перевернула вагон метро. После ее кончины, водоворот грехов на семи холмах, с новой силой всосал меня.
Фальшивые ноты, дешманское пиво, следы красной помады на сигаретных окурках, очереди в зассатые туалеты, из которых слышатся негромкие стоны, медикаментозные аборты и убийственные похмелья, знаменующие возобновление этого порочного цикла. Среди всего этого я ощущал себя преступно спокойно, и отчаянно одиноко. Но в тот самый обыкновенный вечер, еще один раз взглянув на карикатурные морды, так называемых друзей, еще раз оглядев проклятую паству поддатого бармена, я понял – с алкоголем пора завязывать; попрощался со всеми мысленно и незаметно покинул рюмочную, хлопнув за собой дверью и не закрыв за собой счет. Закусив белоснежный фильтр последней сигареты в пачке, перевернутой на удачу, я загадал желание, чтобы вставать завтра не нужно было к первой паре.
Московское небо соткано из звезд, которые не исполняют желаний. Звезда на кончике шпиля высотки на Котельнической набережной, вызывающе пялилась на меня пьяного с высоты, осуждая, в силу давно забытых соображений советской морали. Пять звезд гостиницы холидэй-инн смеялись надо мной, заглядывая в пустые карманы. Знакомыми маршрутами, улицы Китай-Города заводили меня в тупик, образовавшийся из-за дорожных работ. Отбойный молоток проводил вивисекцию Третьего Рима, удар за ударом снимая слои истории с улиц, истоптанных убийцами с заряженными револьверами, запрятанными в карманах форменных черных плащей; счастливыми обладательницами желтых билетов после вечернего туалета, прогуливающихся по дороге домой; и святыми равноапостольными князьями, подписывавшими смертные приговоры целым народам. И только шестиконечная звезда, венчавшая купол синагоги, сгорбившейся на холме над каменными костылями колонн, улыбалась мне, ни к чему не обязывая. Как и подобает звезде. Отвечая на эту любезность, я зачем-то решил зайти.
Время близилось к закрытию. Помещение синагоги напоминало пустой лекционный зал, а вкус моего дыхания о том, что, будь я трезвым, я бы никогда сюда не заглянул. Наверное, это не совсем по-христиански – заявляться пьяным в чужой монастырь, и, наверно, лучше бы я сразу ушел, вот только старый раввин уже ковылял мне навстречу через проход между рядами скамеек для прихожан.
– Я уж думал, вы не придете, – сказал старик, зажимая мою ладонь между двух своих, дрожащих от немощной старости.
Раввин усадил меня на скамейку, и резкий запах чеснока у него изо рта перебивал мои полторы промилле. Устроившись неподалеку от алтаря, или чего-то еще, во всяком случае, сильно смахивающего на христианский алтарь, мы принялись беседовать и портить воздух. Разгоряченный, раввин рассказывал о порядке принятия иудейской веры. Сперва я решил, что это такой агрессивный маркетинг, как у торговых представителей орифлейм: «прими иудаизм сегодня, и получи обрезание в подарок». Но, по ходу дела сообразил, что старик, видимо, просто перепутал меня с кем-то другим, кому на сегодня была назначена эта встреча, или перепутал день, на который встреча была назначена. Короче, он все напутал и, хотя раввинова дебильная шляпа вызывала только сочувствие, я решил не только лишь посочувствовать, но и подыграть.
– Иудеи верят в то, что каждый человек родился со своей особой миссией
