священномучеником:
…воздвигнути новой каменной храмъ, во имя святаго священномученика беодота Ангирскаго, да на тотъ храмъ и онтимисъ дати и освящати [Рождественский, 1866: 23, 127 [№ 3/22]][59].
Закономерным образом эпитет вызывает к жизни и соответствующие изображения: благочестивый корчемник предстает в иерейском облачении. Более того, именно этот иконографический тип и является господствующим в изображении Феодота Анкирского на Руси XVI–XVII вв.
Соответственно, видя перед собою икону с надписью «священномученик Феодот» и фигурой святителя в пастырских одеждах с Евангелием в руке, априори мы не можем знать, кто перед нами — Феодот Киринейский или Феодот Анкирский. При этом на подавляющем числе таких изображений годуновского круга, где фигура святого подписана мало-мальски пространно, он назван именно Феодотом Анкирским. Собственно говоря, на всех перечисленных выше предметах, содержащих уточнение Анкирский, мы неизменно имеем дело с иконографией священномученика: святительское облачение, Евангелие, благословляющий жест — все эти атрибуты присутствуют здесь в различных комбинациях. Таким образом, у нас есть основания полагать, что именно Феодот Анкирский изображен и на тех артефактах, где его имя не снабжено уточняющей пометой.
Как же быть, однако, с той единственной иконой, где в надписи над одним из святых покровителей семьи Годуновых отчетливо читается эпитет Киринейский?
Прежде всего, необходимо учитывать, что существуют две иконы, которые по композиции весьма сходны между собой, и при этом несколько отличаются от прочих артефактов годуновского круга. Одна из них находилась в соборе Рождества Богородицы новгородского Антониева монастыря, а другая — та, что нас сейчас более всего интересует, — оказалась в Псковском музее-заповеднике, но по своему происхождению, возможно, также была связана с Новгородом. На обеих иконах слева от зрителя изображены св. Борис и Мария Магдалина (патрональные святые царя и его жены), а справа — преподобная Ксения и святой, обладающий иконографическими атрибутами священномученика. На обеих иконах над этой последней фигурой имеются надписи: на иконе из Антониева монастыря мы читаем ОАГiѲЄДОРъАНГiРЪСКИІ (т. е. св. Федор Анкирский — см. рис. 5)[60], тогда как на иконе, волею судеб оказавшейся в Пскове, надпись выглядит как ОАГѲЄДоКИРИНєСКИ (т. е. св. Федо(т/р?) Киринейский — см. рис. 6), где конечная буква имени и начальная буква эпитета являют собой лигатуру, в результате чего подпись с равным успехом можно читать и как «Федор Киринейский», и как «Федот Киринейский»[61].
Рис. 5. Прорись подписи на иконе из новгородского Антониева монастыря
Рис. 6. Прорись подписи на иконе из Псковского музея
Совершенно очевидно, что знаменщики, выполнявшие надписи на иконах, оказались здесь в плену некой путаницы, да не между двумя, а сразу между четырьмя святыми, присутствующими в православных месяцесловах. Дело в том, что в святцах есть не только свв. Феодот Анкирский и Феодот Киринейский, но и свв. Феодор Анкирский и Феодор Киринейский. Дополнительная сложность заключается еще и в том, что вместе с епископом Феодором Анкирским, празднование которому приходится на 3 ноября, отмечается и память его сомучеников Дасия, Севира, Андрона, Феодота и Феодоты, а в один день со священномучеником Феодором Киринейским (4 июля) в некоторых месяцесловах обнаруживается память мучеников Феодота и Феодотии, пострадавших при Траяне[62] [Сергий Спасский, II: 199–200, 343].
Как мы знаем, подобная календарная близость в русской коммеморативной традиции нередко провоцирует смешение эпитетов и атрибутов даже и у святых с несходными именами[63]. Перекрестное же смешение Феодоров и Феодотов, часть из которых более известны, а другие — более раритетны, выглядит в этой ситуации, переплетающей имена и даты, почти неизбежной. Иначе говоря, знаменщику было чрезвычайно легко запутаться среди двух мучеников анкирских и двух мучеников киринейских, именовавшихся Феодорами и Феодотами, тем более что каждый из них обыкновенно изображался как священномученик.
Причудливые пути, по которым может осуществляться такое смешение, очень интересны сами по себе и способны многое поведать о культе святых на Руси на рубеже XVI–XVII вв. Очевидно, однако, что результат этой путаницы — эпитет «Киринейский» на одной-единственной годуновской иконе возле имени, которое можно прочесть и как Феодор, и как Феодот, — никак не может служить решающим аргументом в вопросе о том, кто из свв. Феодотов почитался в царской семье. Во всяком случае, эти противоречивые и неопределенные данные никак не перевешивают свидетельств достаточно многочисленных икон и других артефактов, прямо связанных с Годуновыми, где имеется недвусмысленное указание на Феодота Анкирского. Иначе говоря, именно этот святой, чья память празднуется 7 ноября, 18 мая и 7 июня, был личным небесным покровителем одного из членов царской семьи.
Кому из Годуновых покровительствовал св. Феодот Анкирский?
До сих пор все исследователи исходили из одной-единственной возможности и полагали, что св. Феодот — раз уж он присутствует на семейных иконах и артефактах — непременно должен был быть патроном самого царя Бориса. Какое место имя Феодот могло бы в таком случае занимать в антропонимическом досье царя? Как было показано выше, ни крестильным, ни публичным оно не являлось — обе эти функции выполняло имя Борис. Не было оно и монашеским, потому что в иночестве царь, как мы помним, сделался Боголепом. Не могло оно и осуществлять роль пресловутого «благочестивого придатка», особым образом маркирующего день появления будущего царя на свет[64] — как мы помним, Борис Федорович Годунов родился 2 августа (см. гл. I), а этот день решительно никак не соотносится с празднованием каким бы то ни было свв. Феодотам.
До недавнего времени лишь отдельные исследователи высказывали более или менее уверенное предположение, что образ Феодота Анкирского так или иначе был связан с сыном, а с определенного времени и соправителем, царя Бориса — Федором[65]. Между тем, на сегодняшний день мы располагаем совершенно несомненными свидетельствами, что эта связь существовала. Более того, расплывчатая гипотеза тезоименитства превращается в несомненный факт — царевич Федор Борисович попросту был обладателем еще одного христианского имени Феодот.
Хотя в русской коммеморативной традиции он гораздо чаще появляется как Федор, существует комплекс прямых свидетельств, где царевич показан как Феодот или фигурирует под обоими именами. В этом отношении очень выразительны данные Синодика Стефанова Махрищского монастыря, которому в целом свойственна фиксация светской христианской двуименности. Запись о поминовении царской семьи здесь выглядит следующим образом:
Родъ царя Бориса. Царя и великаго князя Бориса во иноцѣхъ Боголѣпа. Царицу и великую княгиню Марiю. Царевича князя Ѳеодора. Ѳеодота. Ѳеодора. иноку Сандулiю. Младенцевъ: Iоанна. Бориса. Ѳеодора. Матрону. Анастасiю. Мины. Василiя. Ирины. Григорiя… [Леонид Кавелин, 1878: 3].
Как мы видим, в синодике есть мирское и монашеское имя
