с одной стороны, строго дифференцируются, а с другой — нет-нет да объединяются, чуть ли не сливаются в некий обобщенный образ, дабы затем вновь расподобляться и тщательно различаться. Свою лепту в эту причудливую семиотическую картину вносят и простые ошибки, аберрации и неточности, от которых не свободен ни средневековый мир, ни современный исследователь.
В месяцеслове есть несколько святых с именем Феодот. Довольно регулярно на артефактах, связанных с семьей царя Бориса, фигурирует надпись «Феодот Анкирский». Так, мы видим ее, например, на двух иконах письма Прокопия Чирина (и та и другая называются «Избранные святые», на них представлены свв. Борис и Глеб, Феодор Стратилат, Феодот Анкирский, Мария Магдалина и Ксения Римлянка) [Антонова & Мнева, II: 331–332 [№ 805, 806]], есть соответствующая подпись и на черневой дробнице с оклада иконы «Богоматерь Смоленская» (см. рис. 1)[50], на дробнице сударя «Троица» (вклад Бориса Годунова)[51] и на дробнице с надгробного покрова царевича Федора Борисовича[52].
Рис. 1. Дробница с оклада иконы «Богоматерь Смоленская» [Мартынова, 1999: 322 [ил. 4]]
Судя по описи ризницы Кириллова Белозерского монастыря, там имелся «образъ мѣстной Господь Саваоеъ, по сторонамъ въ моленш Борисъ и Глѣбъ да 0едоръ Стратилатъ да Ѳедотъ Ангирскiй да Марiя Магдалина да преподобная Ксешя» [Савваитов, 1861: 138–139]. В Приходно-расходной книге Новодевичьего монастыря 1603–1604 гг. сообщается, что в келье царицы-инокини Ирины Годуновой в числе прочих имелись иконы «Борис и Глеб и Мария Магдалина» и «Феодора Стратилата, Феодота Анкирского и преподобной Ксении» [Павлов-Сильванский, 1985: 85 [л. 11об.]].
Лишь единожды на иконах годуновского круга мы обнаруживаем эпитет «Киринейский», который обычно применяется к другому обладателю этого же имени (о нем нам еще предстоит говорить ниже).
Кроме того, в целом ряде случаев иконы и предметы ознаменованы лишь общим указанием, что перед нами мученик или священномученик Феодот, а какой бы то ни было уточняющий эпитет на них отсутствует. Так, в частности, на одной из дробниц знаменитого золотого оклада к иконе «Троица» из местного ряда Троицкого собора костромского Ипатьевского монастыря (вклад Дмитрия Ивановича Годунова) мы видим изображения апостола Филиппа (слева), Феодора Стратилата (в центре) и св. Феодота (справа) в виде святителя с Евангелием и подписью «священномученик Феодот»[53].
Рис. 2. Святые, соименные членам семьи Бориса Годунова (складень-«кузов» с иконой «Богоматерь Владимирская») [Гнутова, 2018: 29]
На внешней стороне одной из створок складня-«кузова» с иконой «Богоматерь Владимирская» (возможно, также вклад царского дяди, Дмитрия Годунова) между изображениями Феодора Стратилата и преподобной Ксении мы находим фигуру в святительских одеждах с надписью «ѲЄѠДОТЪ» [Гнутова, 2018: 23, 29] (см. рис. 2).
На одной из икон из частного собрания, приписываемой (по-видимому, без должных оснований) Прокопию Чирину, изображены Мария Магдалина, преподобная Ксения, свв. Борис и Глеб и св. Феодот (см. рис. 3), причем над фигурой последнего имеется надпись «св҃щенны Феѡдотъ»[54] (несколько забегая вперед, обратим внимание, что здесь отсутствует св. Феодор Стратилат).
Рис. 3. Икона «Избранные святые», приписываемая Прокопию Чирину [Icons…, 1991: 106–107, № 556]
Рис. 4. Фрагмент листа греческого Евангелия-апракос, переписанного в Москве Арсением Элассонским (Dublin, Ireland, Chester Beatty Library W 143.5.3)
Сохранился, кроме того, рукописный лист греческого Евангелия-апракос, переписанного в 1596 г. в Москве Арсением Элассонским и украшенного русскими художниками, которые изобразили в медальонах уже привычных нам покровителей членов царской семьи и среди них св. Феодота с Евангелием и подписью «ѲЄѠДОТЪ»[55] (см. рис. 4).
Есть священномученик Феодот и на одной из дробниц так называемой жемчужной пелены «Крест на Голгофе» из Троице-Сергиевой лавры (вклад царя Бориса 1599 г.), где присутствуют и все остальные покровители членов семьи Годунова [Николаева, 1968: 150–151, 153; Балдин & Манушина, 1996: 383 [ил. 320, 321]]. Св. Феодор Стратилат и мученик Феодот изображены на дробницах киота иконы «Святитель Николай» из Оружейной палаты московского Кремля[56], которая была вложена в суздальский Покровский монастырь одной из снох Ивана Грозного, Евдокией Богдановной Сабуровой (ум. 1614) [Зюзева, 2020: 71; Зюзева, 2021: 314, 319].
Святой, именуемый священномученик Феодот, был, судя по описи 1641 г., и на несохранившейся золотой панагии, подвешенной к венцам оклада на рублевской «Троице» (вклад Федора Борисовича), здесь он был изображен вместе со св. Феодором Стратилатом[57]. Еще в одном документе XVII в., в Описных книгах старицкого Успенского монастыря, упомянута икона: «…предстоящее страстотерпцы Борисъ и Глѣбъ да Ѳедоръ стратилатъ, да мученикъ Ѳеодотъ, да преподобная Марiя и Ксешя» [Историческая библиотека, 1879: 33; Описные книги., 1912: 28–29].
Кто же из свв. Феодотов, Анкирский или Киринейский, представлен на этих — не содержащих дополнительных помет — артефактах?
Казалось бы, многое здесь могла бы подсказать иконография, тем более что при обращении к житиям св. Феодота Анкирского и св. Феодота Киринейского трудно не заметить явного контраста, как будто бы заставляющего говорить о различных типах святости. В самом деле, св. Феодот Киринейский был священнослужителем, епископом на Кипре, тогда как св. Феодот Анкирский — содержателем корчмы, которая служила убежищем для гонимых христиан. Можно было бы заключить таким образом, что только одному из них — Феодоту Киринейскому — приличествуют эпитет «священномученик» и изображение в святительских одеждах с Евангелием в руках, а соответственно, всякая икона или иной артефакт, где св. Феодот фигурирует с подобными атрибутами, именно к Феодоту Киринейскому нас и отсылает. Этот путь рассуждения избирает целый ряд исследователей, так или иначе затрагивающих проблему атрибуции артефактов, связанных с семьей Бориса Годунова[58], однако они не учитывают, как кажется, одно весьма важное обстоятельство.
Уже на уровне служебных текстов, как греческих, так и славянских, происходит некое сложное смешение, отмеченное еще архиепископом Сергием Спасским [III: 186, 212]: в минеях и в прологе Феодот Анкирский именуется, подобно святителям, священномучеником, и тропарь ему составлен по священномученическому канону. Как указывается в заметках к «Полному месяцеслову Востока», некий риторический образ, провоцирующий именно такую форму прославления, содержится в самом тексте проложного Жития Феодота Анкирского, ибо там говорится, что он был учитель веры и благочестия, а корчемница его была храмом молитвенным и алтарем для иереев Божиих [Ibid.: 212].
Иначе говоря, то, что в житии являлось скорее частью метафоры, в последующих текстах трансформируется в устойчивую характеристику. Насколько эта характеристика закрепилась в традиции, свидетельствует, в частности, подлинная грамота патриарха Иова 1599 г. на постройку связанной с Годуновыми надвратной церкви Феодота Анкирского — патриарх без тени сомнения именует его
