и должен был вершить суд согласно «правде», нашли отражение в правовых документах эпохи русского средневековья: «…судити им у князя на сенех, взираа в Правду по крестному целованью»[146]. Помимо этого, правовые памятники содержат нормы, приписывающие чем должен руководствоваться праведный судья: «правого не погубити, а виноватого не жаловати, а без исправы человека не погубити… таиных посулов не имати…»[147], а также положение об ответственности за неправедный суд после смерти: «А не въсудят в Правду, ино Бог буди им судиа на втором пришествии Христове…»[148], что, в свою очередь, соотносится с представлениями о праведном суде в общественно-политической мысли русских земель XIV–XVI вв.
Помимо правления согласно правде и праведного суда, в качестве важнейших задач княжеской власти древнерусские книжники видели всестороннюю поддержку православия и православной церкви. Эти воззрения находятся в непосредственной связи с идеями, заимствованными из византийских политических теорий, согласно которым император являлся высшим блюстителем чистоты православия[149]. Прямые свидетельства этих представлений можно найти в посланиях византийского патриарха Нифонта к великому князю Михаилу Ярославичу Тверскому, составленному в ходе конфликта между митрополитом Петром и частью православного духовенства, которое поддержал тверской князь. В числе прочего патриарх указывал, что князь, как и все его люди, «съ всим усердием твердо держати закон Божий»[150]. Однако проповедь данной идеи, по всей видимости, не нашла практического применения в XIV в., а получила развитие лишь после Флорентийской унии и падения Константинополя, когда Русская православная церковь, получив автокефалию, стала независимой от константинопольского патриархата.
Идеи о необходимости поддержки князем православия и православной церкви, известные с первых веков распространения христианства на Руси, без сомнения, получили свое отражение и в трудах книжников XIV–XV вв. В свою очередь религиозное благочестие, которое выражалось в лояльности и всяческой поддержке Русской православной церкви, являлось одной из основных положительных характеристик земных властителей. Данный факт был особенно актуален для общественно-политической мысли Московского княжества, так как союз с православной церковью и митрополичьей властью был одной из основ политики московских князей. Наиболее ярко данный факт был отражен в житии митрополита Петра, вероятно созданном московскими книжниками при дворе Ивана Калиты[151] вскоре после смерти московского святителя и отредактированном при непосредственном участии митрополита Киприана в 80-х гг. XIV века[152]. В данном произведении его автор восхваляет Ивана Даниловича, используя те же конструкции, что и создатели похвалы из «Сийского Евангелия»: «В том убо граде бяше обладуя благочестивый великый князь Иоан сын Данилов, вьнука блаженаго Александра. Его же виде блаженый Петр въ православии сиающа и всякыми добрыми делы украшена, милостлива суща до нищих, честь подавающа святыимъ божиимъ церквам и тех служителем, любочьстива к божественным писаниемъ и послушателя святых учений книжныих…»[153]. Именно религиозное благочестие московского князя стало той причиной, по которой будущий святой избрал Москву своим любимым городом, тем самым возвысив его: «…и зело възлюби его (Ивана Калиту. – В.Т.) божий святитель. И начат болшее инех мест жити в том граде (в Москве. – В.Т.)»[154].
Таким образом, демонстрация религиозного благочестия, также, как и упоминания о нем в письменных памятниках, без сомнения, являлись важным моментом средневековой московской идеологии. Московские книжники особенно отмечали заслуги князя Ивана Калиты в поддержке православия, строительстве церквейи распространении книжности. «В то бо время благочестию велию восиявши, многим святым церквам съзидаемым, учьнию божественых словес от уст его яко источнику велик текущю, напаяющи благочестстивых святитель сердца и христолюбивых в его державе людии. Безбожным ересам прествшим при его державе, многим книгам написанным его повелением… (выделено мной. – В.Т.)»[155], – говорят о московском князе авторы похвалы из «Сийского Евангелия».
В летописных памятниках также подчеркивается особая роль Ивана Калиты как строителя храмов: «…благоверныи князь велики Иванъ Даниловичь заложи церковь камену на Москве <…> и въздвиже и устрои таковую богомолию, и приобрете себе мзду благочестну и славу богоугодну, благую бо часть избра, яже не отъимется отъ него. Да яко же онъ христолюбивы и князь благое основание положи, сице и дети его и внучата, и правнучата по тому же ходяще и тако жетворяще, ту же мзду и славу приемлют, благаго бо корени и отрасли благородни суще неизреченни (выделено мной. – В.Т.)»[156]. В данном летописном отрывке отметим последнее предложение, содержащее важное идеологическое суждение о потомках Ивана Калиты – правителях московского княжеского дома, унаследовавших от своего предка особое религиозное благочестие. Данное качество отмечалось московскими книжниками у Дмитрия Донского, который «божествных писаний всегда съ умилениемь послушаше, о церквах божиих велми печашемя»[157], а также у его сына Василия I, который повелел перенести икону Богоматери Владимирской в Москву, в результате чего Русь была спасена от нашествия Тамерлана[158].
С именем Дмитрия Донского, известного своими победами над татарами, связана еще одна важная функция князя, а именно оборона родной земли от нападений неприятеля. Тот факт, что именно фигура Дмитрия Донского, а также его победы над ордынскими войсками в битвах на р. Воже и Куликовом поле привлекали особое внимание древнерусских книжников в XV – начале XVI в. (в этот период создаются памятники Куликовского цикла), не вызывает удивления. Время с конца XIV в. можно охарактеризовать как период эволюции древнерусского сознания от исторического пессимизма, связанного с монгольским нашествием и зависимостью от Орды, к оптимизму, появившемуся после победы над Мамаем[159]. Так, автор «Слова о житии великого князя Дмитрия Ивановича» отмечает его не только как защитника Русской земли («А стражбу земли Русской мужествомъ држаше…»[160]), но и как князя, воевавшего со многими странами, слава о подвигах которого разнеслась далеко за пределы Руси: «иныя же страны, слышаще победы данныа ему на врагы от Бога, и вси под руце его поклонишася <…> и мужъствовах с вами на многы страны, и противным страшен бых в бранех, и поганыа низложих Божиею помощию…»[161].
Однако нельзя не отметить некоторую тенденциозность и особую идеологическую окрашенность рассматриваемых нами выше трудов московских книжников. Одной из задач авторов данных памятников, написанных уже после смерти князей, правлению которых они посвящены, было восхваление почившего князя, упоминание о его самых важных, на взгляд книжника, поступках и качествах. В этом случае мы можем говорить не столько о бытовании в общественном и религиозном сознании конкретных политических теорий, сколько о развитии определенных идей и представлений о тех или иных феноменах, важных для средневековых авторов.
Вместе с тем нельзя не отметить, что в период XIV – первой половины XV в. известны несколько источников (в основном это послания священнослужителей), в которых функции
