для книжников XV – начала XVI в. факт правления князя «на столе отца и деда», без сомнения, был аргументом в пользу легитимности его власти.
Таким образом, можно заключить, что происхождение власти в целом и княжеской власти в частности древнерусские книжники и церковные иерархи связывали в первую очередь с Божьим Промыслом. Идея о том, что князья получают свою власть по воли Бога, берущая свои истоки в ветхозаветной и византийской традиции, довольно глубоко проникла в древнерусскую религиозную и общественно-политическую мысль как домонгольской Руси, так и последующих периодов. В данном случае представления московских книжников XV – начала XVI в. о божественном происхождении княжеской власти в целом тождественны представлением всего образованного слоя Древней Руси.
Данная идея находила свое отражение как в летописных и публицистических памятниках, так и в посланиях священнослужителей, адресованных непосредственно князьям. При этом идея о богоустановленности власти существовала в книжной и культурной традиции Древней Руси не в качестве отвлеченных умозаключений, а в качестве полноценной теории, из которой было сделано три важных вывода. Во-первых, божественное происхождение власти предполагало невозможность ее силового захвата. Во-вторых, Божий Промысел предопределял не только происхождение, но и качество власти. И, наконец, в-третьих, из идеи о богустановленности власти выходил тезис об особенной ответственности князей пред Богом не только за свою жизнь, но и за жизнь всех подданных. Так, бедствия, случающиеся в русских землях, довольно часто связывались с божественным воздаянием за грехи князей. Подобное воздаяние являлось, с точки зрения древнерусского духовенства и книжников, средством, которым можно удержать князей от неправедных поступков.
Идеи о богоустановленности княжеской власти находятся в непосредственной связи с другим представлением древнерусских книжников о ее природе, а именно о принадлежности правителя к княжескому роду и, соответственно, о родстве с наиболее выдающимися правителями прошлого. Такой взгляд на преемственность власти был особенно актуальным для московских книжников XV – начала XVI в., так как он легитимизовал права московского княжеского дома на власть сперва над великим княжением Владимирским, а затем над всеми русскими землями, включая Новгород. Права наследования власти объяснялись двумя во многом противоположными друг другу принципами, а именно принципом «старейшинства» в правящем роду и принципом «отчинного» наследия. Первый принцип, широко распространенный в эпоху домонгольской Руси, в XIII – первой трети XIV в. регулировал вопросы наследования титула великого князя Владимирского; с нарушением этого принципа ханом Узбеком в 20-х гг. XIV в. связан первый случай получения московскими князьями ханского ярлыка. В дальнейшем в качестве основного при наследовании великокняжеского титула московские книжники объявили «отчинный» принцип, согласно которому великое княжение Владимирское представляет собой наследственное владение, «отчину» исключительно московских князей.
2.2. Основные функции княжеской власти и политические учения XIV–XV веков
Помимо разработки идей о происхождении власти, книжники, а также церковные иерархи, активно взаимодействовавшие с князьями в период объединения земель Северо-Восточной Руси вокруг Москвы, не могли обойти стороной в своих сочинениях такую важную тему, как функции и пределы княжеской власти. Как было отмечено в предыдущем разделе, идеи о божественном происхождении власти получили широкое распространение в общественно-политической мысли Руси, начиная с эпохи Древнерусского государства. Божественное поставление налагало на князей особые задачи, за выполнение которых князья несли ответственность непосредственно перед Богом.
Первые и наиважнейшие, с точки зрения православного духовенства, задачи княжеской власти напрямую выходят из идеи о богоизбранности власти. Князья, получившие свою власть свыше и являющиеся по сути представителями Бога, должны были вершить суд на земле, так же как Бог вершит его на небе. О такой задаче князей говорится с первых веков существования на Руси христианства. В уже цитированном нами ответе епископов крестителю Руси князю Владимиру I, помещенном в Ипатьевскую летопись, сказано: «подобает ти со испытаниемъ и разсмотрениемъ злыхъ казнити по закону божественному, а добрыхъ миловати; понеже власть в обоихъ сихъ послушныхъ окормляетъ еже есть страхом и милостию; без сихъ бо власть никакоже пребывает (выделено мной. – В.Т.)»[140].
Таким образом, право князя казнить злодеев было санкционировано божественным законом и, следовательно, не могло быть никем оспорено. Однако в данном ответе содержится еще одно важное указание на задачи княжеской власти, которое в дальнейшем получило широкое распространение. Помимо осуществления собственно карательных функций в отношении «злых», князь, в соответствии с нормами христианской морали и новозаветным учением, должен был миловать «добрых», всячески заботиться о беззащитных и в своих решениях руководствоваться правдой, т. е. божественным законом, согласно одной из трактовок этого термина в средневековье. Так, в XIII в. автор поучения князьям сообщает: «Рече пророк: Боже, судъ твои цареви даждь и правду твою сынови цареву, храня истину въ веки и творя судъ обиденнымъ отца сирыхъ и судья вдовицъ, и честь царя – судъ любить, и правда съ небеси яриниче, еже есть Христосъ… Князь, любя судъи правду, небо есть земное, и душа его – престолъ Христови… (выделено мной. – В.Т.)»[141].
О необходимости князьям судить по правде, проявлять милость и заботиться о беззащитных говорит, основываясь на ветхозаветных текстах, в своем поучении митрополит Алексий: «А князи и боаре и вельможи судите судъ милостивно: судъ бо безъ милости есть не створшему милости, хвалится милость на суде (Иак. 2,13); мъзды на неповинныхъ не приимайте и не на лица судите, судъ бо Божий есть (Второз. 1,17); судите людемъ въ правду и вдовиц и сиротъ и пришлецъ не обидите, да не взопиют на васъ к Богу (выделено мной. – В.Т.)»[142].
Как одну из главных заслуг Ивана Калиты московские книжники, создавшие посмертную похвалу князю, видели именно суд согласно правде: «О семъ бо князи великомъ Иване пророк Езекии глаголетъ: “В последнее время в аспустевшии земли на запад въстанетъ цесарь правду любя и суд не по мьзде судя и ни в поношение поганым странам. При семъ будеть тишина велья в Рускои земли и въсияеть в дни его правда, яко же и бысть при его царстве. <…> Сии бо князь великой Иоан имевше правый суд паче меры…” (выделено мной. – В.Т.)»[143]. В этом же памятнике отмечалась забота московского князя о беззащитных: «Сирым в бедах помощник, вдовици от насилник изимая яко от уст львов»[144]. Особое милосердие Дмитрия Донского также являлось предметом восхищения московского книжника, который писал, что князь являлся примером и опорой своим подданным: «…а сий (Дмитрий Иванович. – В.Т.) неповинныя любляше, повинныа же пращааше. По великому же Иову – яко отець есть миру, око слепым, нога хромымъ, стлъпъ и стражь, и мерило известно, к свету правя подвластныа…»[145].
Характерные представления об обязанностях князя, согласно которым он являлся верховным судьей
