class="p1">ГУСТАВ. А вот она меня нет. Мы же оба пропагандировали свободный жизненный выбор, свободную любовь, свободное партнёрство. У нас с ней великая дружба и дружеская любовь. Это самый честный вид любви, потому что никто не стремится обладать другим. Хотя иногда я писал ей по восемь писем в день. Она как дикая лошадь, которая мчится с огненной гривой на закате солнца. Я постоянно её хотел, как женщину, а она меня нет. У неё твёрдые принципы, строгое представление о морали.
ФЕЛИКС. Интеллектуальный брак плодотворнее и практичнее, чем брак эротический. Если бы у людей в ход шёл разум, они были бы более счастливы. К сожалению, люди больше руководствуются животными инстинктами. Телесное притяжение — вот что ставится во главу угла.
Феликс смотрит на Густава. Тот не слушает его и задумчиво смотрит в зрительный зал.
О чём ты сейчас думаешь?
ГУСТАВ. О голых бабах я сейчас думаю.
Феликс встаёт с кушетки и идёт в угол мастерской. Он останавливается у портрета Адель. Оборачивается к Густаву.
ФЕЛИКС. Нет, ты ненормальный, сексуальный маньяк, распущенный тип.
ГУСТАВ. Это не распущенность, это потребность постоянного душевного восторга.
ФЕЛИКС. Какого душевного восторга? Ты по-прежнему приводишь моделей с улицы?
ГУСТАВ (соединяет руки на затылке). Я творю благодаря впечатлениям от моих моделей. От них я беру творческую энергию, мне надо чувствовать жизнь. И сюда относится сексуальность. Для моего искусства — это важнейший источник энергии и вдохновения.
Феликс ходит по мастерской.
ФЕЛИКС. Но это же скандал. О тебе ходят всякие слухи. Особенно о твоей задней комнате в мастерской. За ширмой.
ГУСТАВ. Хороший скандал — лучший пиар. Чем в Вене можно вызвать больший скандал, чем обнажённой женщиной? Человеческая нагота, похотливость, животное начало хорошо продаются.
ФЕЛИКС. А ты не боишься (делает паузу) заразиться сифилисом?
ГУСТАВ. Сифилис. (Задумчиво, пауза.) Ох уж этот сифилис — бич художников. Ханс Макарт умер от сифилиса в 44 года и ещё заразил свою жену, которая вскоре тоже умерла. Я, пожалуй, нарисую сифилис на картине, или лучше нарисую боязнь сифилиса. Испуганное и искажённое от страха лицо художника (показывает рукой). Боюсь, что сифилис меня тоже настигнет, вот увидишь. Логическое следствие моей развратной жизни.
ФЕЛИКС. Тебе надо поменять образ жизни. Половые связи — это то, что занимает меньше всего времени и доставляет больше всего хлопот.
Феликс садится в кресло.
Слушай, а почему бы тебе не жениться? Мужчины женятся для того, чтобы иметь домашний очаг и освободиться от сексуальных проблем, которые, как я заметил, у тебя есть. Точно, поступай, как все. Если Эмилия Флеге не хочет за тебя замуж, найди другую женщину и женись на ней. Семья — это наивысшее благо, единственное, что остаётся нам на земле.
ГУСТАВ (смотрит на него с укоризной). И это говорит мне автор похождений проститутки!
ФЕЛИКС. Пожалуйста, не путай творчество и личную жизнь.
Густав встаёт и подходит к мольберту. Он разглядывает картину с натурщицей.
ГУСТАВ. Боюсь, не смогу. Жизнь слишком коротка, чтобы дарить её одному человеку. Вообще, жить с женщиной — героизм, а всю жизнь с одной женщиной — подвиг. Это как каждый день есть один и тот же суп. Я только пользуюсь женщинами. Лучше я ими полакомлюсь как пирожком, без обязательств. Наслажусь женскими достоинствами, телом, грудью, бёдрами. Попользуюсь и выброшу. Среди женщин я чувствую себя хорошо и знаю, как завоевать их сердца. Сначала комплимент, потом второй, потом третий. И вот ты уже с ней в кровати под одним одеялом. Срабатывает со всеми, неважно, кухарка, служанка, графиня или княгиня. Ведь по сути они все одинаковые, эти женщины.
ФЕЛИКС. Ты так говоришь, потому что все женщины тебе безразличны. Плевать ты на них хотел. Получил удовольствие, и всё. А когда к тебе предъявляют претензии, ты начинаешь тяготиться.
Густав садится на кушетку. Он залпом выпивает бокал вина.
ГУСТАВ. Ну вот, и ты мне читаешь мораль. Консервативное высшее общество ненавидит моё творчество. Публично обвиняет в еврейском вкусе, так как большинство моих клиентов принадлежит к крупной еврейской буржуазии.
ФЕЛИКС. И кто сейчас твои заказчики?
ГУСТАВ. Да, сейчас все мои заказчики богатые евреи. У меня есть Ледереры, Книпсы, Блох-Бауэры. Каждый художник нуждается в богатых меценатах. Не просто состоятельных, а богатых. Чем богаче, тем лучше, ведь без меценатов дело не пойдёт. Лучше всего, когда их несколько и они соперничают друг с другом.
ФЕЛИКС. А если в один прекрасный день их рядом с тобой не будет? Что тогда? Нельзя строить финансовую свободу, основываясь на нескольких супружеских парах. Евреям нельзя доверять, особенно в финансовых вопросах.
ГУСТАВ. Не говори так о моих клиентах. Они мои друзья.
ФЕЛИКС. Хорошие у тебя друзья! Ты большой ребёнок. Выбирай в друзья аристократов, промышленников, банкиров. Но не евреев.
ГУСТАВ. А у нас все банкиры — евреи. Мои заказчики умные, весёлые, с юмором. Они очень душевные, мне с ними комфортно. Я могу быть самим собой. Не то что твои сухие и скучные аристократы.
ФЕЛИКС. Потому что твои заказчики пробились из низов вверх. А высшее венское общество их не принимает, хоть они и богаты. Поэтому они дружат с тобой, так как ты даёшь им чувство быть кем-то особенным, значимым. Пишешь их портреты. Вот они и купаются в твоей славе.
ГУСТАВ (гневно). Ну хватит. Дискуссия для меня закончена. Меня тошнит от твоего антисемитизма. Уходи. Мне нужно работать.
Феликс встаёт с кресла и идёт к выходу. Затем на секунду останавливается и оборачивается к Густаву.
ФЕЛИКС. Я ухожу. Подумай над моими словами. Я всё-таки твой друг.
Он быстро уходит.
Затемнение
Сцена 3
Мастерская Климта. Полумрак. Та же обстановка. Кресло, ширма, шкаф, кушетка. Но выглядит всё очень уныло. На полу разбросаны его рисунки. В углу стоит портрет Адель, завешенный тканью. Климт спит на кушетке в своей грязной робе, он плохо выглядит, небрит, волосы на голове взъерошены, у него босые ноги. Он один в мастерской. Ему снятся его натурщицы. Раздаются их голоса.
ГОЛОС ПЕРВОЙ НАТУРЩИЦЫ. Первое, что меня спросили, это спала ли я с ним. Это действительно так важно? Когда я приехала из Боснии, он предложил мне позировать ему. Он платил мне значительно больше, чем я рассчитывала. Для меня это было ещё проявлением уважения. Я ничего не понимала в картинах и художниках, и мне ничего не стоило позировать обнажённой. Он меня научил этому.
ГОЛОС
