«это устроится», может, «начнется революция» и «положит конец всем финансовым проектам»…
Но как бы ни отдалена была конечная цель, как бы ни труден был к ней путь, Маркс готов ко всем преодолениям. «Я должен любой ценой идти к своей цели и не позволю буржуазному обществу превратить меня в машину, делающую деньги…» Он может только подшучивать над собой временами в дружеском откровенном объяснении: «Полвека за плечами, и все еще бедняк!» «Злосчастная рукопись готова, — сообщает он Энгельсу о завершении пятнадцатилетнего труда над монографией «К критике политической экономии», — но не может быть отослана, так как у меня нет ни гроша, чтобы оплатить почтовые расходы и застраховать ее. А последнее необходимо, так как копии у меня нет, поэтому я вынужден просить тебя послать мне к понедельнику немного денег… — Ис горькой улыбкой Маркс продолжит: — Вряд ли приходилось кому-нибудь писать о «деньгах» при таком отсутствии денег! Большинство авторов по этому вопросу состояло в наилучших отношениях с предметом своих исследований…»
И вот лежит пред ним эта «злосчастная рукопись» — плод настойчивых исканий и великих прозрений. Маркс будто взвешивает: что же в общем итоге уяснил он самому себе за эти полтора десятилетия? И тянется рука к перу, перо — к бумаге… Как бы собеседуя с читателем будущей книги, он несколькими решительными штрихами очертит общий результат своих исследований. Вместо предисловия получится гениальное эссе, в котором человечество обнаружит все основные формулы алгебры революции.
— Общий результат, к которому я пришел… можно кратко сформулировать следующим образом. В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или — что является только юридическим выражением этого — с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке. При рассмотрении таких переворотов необходимо всегда отличать материальный, с естественнонаучной точностью констатируемый переворот в экономических условиях производства от юридических, политических, религиозных, художественных или философских, короче — от идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт и борются за его разрешение. Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что сам он о себе думает, точно так же нельзя судить о подобной эпохе переворота по ее сознанию. Наоборот, это сознание надо объяснить из противоречий материальной жизни, из существующего конфликта между общественными производительными силами и производственными отношениями… Буржуазные производственные отношения являются последней антагонистической формой общественного процесса производства, антагонистической не в смысле индивидуального антагонизма, а в смысле антагонизма, вырастающего из общественных условий жизни индивидуумов; но развивающиеся в недрах буржуазного общества производительные силы создают вместе с тем материальные условия для разрешения этого антагонизма. Поэтому буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого общества.
Подытожив первый этап экономических исследований, получив «ясность по крайней мере в основных вопросах», Маркс видит свой путь к цели через высочайшую из вершин: перед ним обрисовываются контуры «Капитала». И снова годы неистового, изнуряющего труда. Как-то он шутил, что в своей научной работе применял систему смен, наподобие того как «фабричные псы» Британии эксплуатировали рабочих… «День я проводил в музее, а по ночам писал».
Но сквозь иронический смех иногда прорывается стон. Случалось, и в библиотечном зале «темнело в глазах», — схватывала «страшнейшая головная боль», сковывало «стеснение в груди», становилось «так необычайно плохо», что приходилось закрывать интересную книгу, выбираться на свет и воздух, «плестись домой». «Состояние мое таково, — признается он Энгельсу, — что по-настоящему я должен был бы на некоторое время отказаться от всякой работы и умственной деятельности; но это было бы для меня тяжело, даже если бы я располагал средствами, чтобы бездельничать».
Полвека Маркс несет свой мученический «крест» для того, чтобы наконец-то был распят проклятый людьми труда буржуазный мир. И чем ближе час рождения «Капитала», тем яснее для Маркса, какой поражающей силы оружие вручает он пролетариату. Завершая работу над первым томом, он пишет рабочему-металлисту, деятелю Интернационала Карлу Клингсу: «Надеюсь теперь, через несколько месяцев, закончить его, наконец, и нанести буржуазии в области теории такой удар, от которого она никогда не оправится. Будьте здоровы и не сомневайтесь, что рабочий класс всегда найдет во мне верного, передового борца».
…Ненастным апрельским утром 1867 года в лондонском порту Маркс взошел на палубу пассажирского суденышка, чтобы переправить на континент груз чрезвычайной реактивной силы — рукопись «Капитала». Не успели отойти от британских берегов — поднялся шторм. Будто по заказу! Марксу было «по-каннибальски любо» оказаться в кипящем море после стольких лет кабинетного заточения! Оказаться среди морских волн в предчувствии величайшей вселенской бури!..
В Гамбурге он вручает рукопись издателю Мейснеру и на несколько недель переезжает в Ганновер к своему «заочному» другу доктору Людвигу Кугельману, с которым вел многолетнюю переписку, но ни разу не встречался. Горячий последователь марксизма («нашего учения», — скажет Маркс Энгельсу), он оказался человеком понимающим, глубоко честным и готовым к самопожертвованию. Маркс рад, что таких людей с каждым днем становится все больше.
И вот, передав в надежные руки свое детище, Маркс может подвести некоторый нравственный итог, отвечая на дружеские письма «ценного партийца», горного инженера Зигфрида Мейера, объясниться с предельной откровенностью.
— Итак, почему же я Вам не отвечал? Потому что я все время находился на краю могилы. Я должен был поэтому использовать каждый момент, когда я был работоспособен, чтобы закончить мое сочинение, которому я принес в жертву здоровье, счастье жизни и семью. Надеюсь, что этого объяснения достаточно. Я смеюсь над так называемыми «практическими» людьми и их премудростью. Если хочешь быть скотом, можно, конечно, повернуться спиной к мукам человечества и заботиться о своей собственной шкуре. Но я считал бы себя поистине непрактичным, если бы подох, не закончив полностью своей книги, хотя бы только в рукописи…
Приступая к главному этапу — к разработке революционной теории, Маркс с сознанием дела говорил: <Я надеюсь добиться для нашей партии научной победы». Подчеркнем
