Валентин Чикин
Исповедь
Валентин ЧИКИН — публицист. Лауреат премии Ленинского комсомола, заместитель главного редактора газеты «Советская Россия». Сын рабочего, получивший высшее журналистское образование в Московском университете имени М. В. Ломоносова в конце пятидесятых годов, он полтора десятка лет своей творческой жизни отдал «Комсомольской правде», специализируясь в публицистическом жанре. Автор ряда книг, очерковых циклов, сборников, адресованных молодому читателю. Многократно издавался в «Молодой гвардии» Его книга «Сто зимних дней» — волнующий рассказ о том, что пережил и передумал Ленин в свою последнюю зиму в Кремле, — удостоена премии Ленинского комсомола; книга «Имярек», убедительно раскрывающая ленинское полемическое искусство, отмечена дипломом на Всесоюзном литературном конкурсе имени Н. Островского.
Художник Л. В. КОЗЛОВ
Вступительное слово автора
Редко в какой из популярных книг о Марксе не встретим мы знаменитой «анкеты», которую дочери предложили заполнить отцу в редкие минуты отдыха перед завершением первой ступени гениального «Капитала». Взятые из нее изречения Маркса постоянно служат для емких характеристик его глубочайшей натуры. Об «анкете» пишут, что она составлена в полушутливом тоне, — и впрямь некоторые ее вопросы, без сомнения, слишком камерны, слишком «альбомны» для великого мыслителя, но это, видимо, неизбежные издержки ее популярности и «хождения в обществе». Что же до ответов Маркса, то в том широкоизвестном варианте, что записан рукой Лауры со слов отца, мы не найдем ни тени несерьезной улыбки, ничто не сможем посчитать случайным.
Ну а шутка, юмор, искрометное жизнелюбие были непременным свойством великих пролетарских учителей и никогда не покидали их — ни в час всепоглощающих научных изысканий, ни в минуты дружеского, сердечного общения, ни перед лицом врага, ни перед лавиной бед. В этом юморе, как замечал Энгельс, было «много и очень серьезного». Тем менее может быть сомнений в определенности ответов Маркса, если учесть, как в ту пору он отрекомендовал себя дочерям: «Я принадлежу к тому типу людей, которые всегда дважды подумают, прежде чем принять то или иное решение».
Следует добавить ко всему прочему, что и времена те, когда возникло анкетное собеседование, были для Маркса, пожалуй^ самыми напряженными… Надо как можно скорее заканчивать «Капитал», который ждут и ждут, и это обстоятельство «гнетет… как кошмар». Надо добиваться стабилизации дел в Интернационале — ответственная пора становления, на заседаниях Центрального Совета «споры… до 12 часов ночи». Надо помочь рабочим-землякам разобраться в германском рабочем движении — уберечь от последствий лассальянства — «подлой» реальной политики». Надо еще раз выкарабкаться из долговой ямы — невыносимо месяцами жить «исключительно ломбардом». Надо, наконец, элементарно встать на ноги — в это тропическое лондонское лето переболела вся семья, будто платили окончательный «долг природе»…
Весной того года Маркс вырывается в краткосрочный отпуск, едет в Залтбоммель к своему голландскому дядюшке — купцу Лиону Филипсу. Две-три недели «безмятежного» существования: дискуссии с дядей о «судьбах мира» и «человеководстве», дружеские беседы с «голливудским секретарем» — кузиной Наннетой. Воспользовавшись досугом, Наннета, как и дочери, предложила Марксу заполнить «исповедальную анкету» — этот вариант назван был затем «залтбоммельским». Ответы почти не отличаются от записанных Лаурой, разве что одной деталью — одной улыбкой отвлеченного от дел автора «Капитала»: на вопрос «Ваше любимое занятие» — он вместо «Рыться в книгах» говорит: «Глядеть на Нетхен». В ответах же, предназначенных для старшей дочери Женни, мы находим больше имен любимых Марксом поэтов и прозаиков…
«Анкету» называют Исповедью. Не слишком ли узки ее рамки для революционера и мыслителя? Разумеется! Однако, кроме этих альбомных записей 1865 года, Карл Маркс исповедовался перед собой и человечеством почти полвека. Исповедание — это самоанализ и самовыражение, утверждение своих взглядов, принципов. Он так и определил, молодой доктор Маркс, у порога своего двадцатипятилетия, программируя свою научную и революционную работу:
— Мы выступим перед миром не как доктринеры с готовым новым принципом: тут истина, на колени перед ней! Мы развиваем миру новые принципы из его же собственных принципов. Мы не говорим миру: «перестань бороться; вся твоя борьба — пустяки», мы даем ему истинный лозунг борьбы. Мы только показываем миру, за что собственно он борется, а сознание — такая вещь, которую мир должен приобрести себе, хочет он этого или нет… Итак, работа для мира и для нас. Она может быть только делом объединенных сил. Речь идет об исповеди…
И эта исповедь продолжалась всю жизнь. Слагал ли он юношеские стихи или выстраивал в боевые колонны разящие строки памфлетов, анатомировал ли целый мир или принимался за доверительное письмо к Женни — перед ним возникали те же простые и вечные вопросы: о сущем в человеке, о принципах личности и общества, о счастье и несчастье; герое и антигерое, богатстве истинном и мнимом; симпатиях и антипатиях… И всегда он отвечал на эти. вопросы без обиняков, «не оставляя места для догадок».
Попробуем соединить исповедь минутную с исповедью всей жизни. Этот литературный прием позволит нам ближе увидеть некоторые из сторон жизни Маркса, прислушаться к его рассказу о себе.
В нашем распоряжении десятки томов произведений основоположников научного коммунизма, где системно изложено их революционное учение, всесторонне обоснованы их взгляды. Приступая еще только к первой научной работе, Марк? помечает в своих исследовательских «Тетрадях»: «Мы усматриваем в образе духовной личности то, что развернулось перед нами в системе». Следуя этому принципу, мы можем узнавать Маркса-борца в его великой Науке Борьбы.
В нашем распоряжении бесценные документы — около 1600 писем Маркса и Энгельса, которыми они обменялись друг с другом за четыре десятилетия. Эта своеобразная эпистолярная биография с поразительной рельефностью раскрывает их многотрудную работу для человечества, их самые сокровенные мысли и чувства, нарастающую поступь рабочего движения, все страсти века. Перечитывая после Маркса животрепещущие строки рукописей, Энгельс имел все основания сказать: «Поэзия Гейне — детская игрушка по сравнению с нашей дерзкой, веселой прозой». В свое время, отвергая модульность, слащавую официальность в литературном изображении революционеров, Маркс и Энгельс советовали: «Было бы весьма желательно, чтобы люди, стоявшие во главе партии движения, — будь то перед революцией, в тайных обществах или в печати, будь то в период революции, в качестве официальных лиц, — были, наконец, изображены суровыми рембрандтовскими красками во всей своей жизненной
