семейством опять комедию ломать, как в тот раз, когда мы ходили к ним воровать свежую рыбу. Пока Тимофей будет сверток закапывать, мне придется байки им рассказывать, чтоб внимание отвлечь. Можно, конечно, пойти ночью, но ночью страшно, да и небезопасно на улицах…»
– Жезл! – твердо сказал я.
И мы пошли делать жезл.
* * *
Куко. Средневековье. Осиновая роща.
– Это предприятие было названо ими вторым крестовым походом, – вещал Тимофей, врубаясь в заросли орешника. – По принятому летоисчислению в году 1147 и окончилось конфузно. Огромная армия из одних только рыцарей числом до 70 тысяч и легионов всякого сброда двинулась из Регенсбурга по пыльной дунайской дороге, оставляя после себя кучи дерьма… Тьфу! Эй, где ты там застрял?
– Да тут я… Сдается мне тут тоже побывали эти рыцари. Представляешь, Тимофей, я вступил в самую середину.
– А дерьмо человечье? – поинтересовался философ.
– Не знаю. Какая разница.
– Большая. Вступить в человеческое – есть добрая примета – к богатству, а в звериное – лишь вымазаться зря.
– И чево с ними дальше было, с рыцарями?
– А ничего… Как обычно, пограбили, попьянствовали, морды друг другу начистили и по домам разошлись. Стоп, кажется это подойдет.
Подойдя поближе, я увидел, что Тимофей опирается на тонкий ствол осины и критически его рассматривает.
– Н-да… Похоже, действительно подойдет.
Я всплеснул руками:
– Но Тимофей! Ты же говорил, что жезл нужно делать из ореха, а это осина!
– Балда ты осиновая! – философ неожиданно рассвирепел. – В вопросах Бога я просвещеннее тебя, о Заратустра! Учить он меня будет! Может быть у тебя есть медь, золото и цинк? Да у тебя жабы нет приличной! А еще колдовать собрался.
– Это ты собирался, а я …
– Воистину, было сказано: « Уж лучше жить среди отшельников и козопасов, чем среди нашей раззолоченной, лживой, нарумяненной черни». Это про тебя, придурок!
Я промолчал. Вот так всегда, ты ему слово, а он тебе десять.
– Мы будем делать особенный жезл. Раскинь своим умишком, для нормального жезла необходимы следующие вещи: медное цинковое кольцо, золотой и серебряный порошок, призма…
– Кто?
– Призма, болван. Да еще шелк, магический нож или золотой серп. Есть это у нас? – Тимофей шумно отдышался и сам себе ответил. – Нету, а потому мы будем делать все наоборот. В результате мы получим абсолютно неправильный жезл, при помощи которого сможем осуществлять наши желания, но при этом желать-то будем совсем не то, что хотим.
– Ничего не понимаю, – я обхватил свою голову руками: «с этим Тимофеем действительно с ума сойти можно, зачем я ввязался во все это?» – То есть как? Если я захочу ну-у… утку, начиненную черносливом, и помашу этой палочкой, то получу чернослив, начиненный утками? Зачем он мне нужен? Утки же получатся очень маленькие…
Тимофей с сожалением посмотрел на меня:
– Вот так становятся ослами от избытка мудрости или тупости. Но ослами точно! Нашел чего желать. Утку! Ты б еще индюшку пожелал. Желать надо с умом, а его у тебя нет. Вот, допустим, я захочу получить должность библиотекаря при дворе нашего короля. И я ее получу при помощи моего жезла, но желать я буду потерять ее.
– Да у тебя ж ее нету?
– И не надо! Вот проблема-то… Просто перед началом магического опыта я представлю, что она у меня есть, и что я вовсе не Тимофей, а этот… ч-черт, все забываю, как его зовут…
– Бонифаций, – подсказал я.
– Ага, точно, Бонифаций… И считай, что должность эта у меня в кармане.
– Хм…– я недоверчиво посмотрел на философа, – ну, я не знаю…
Но Тимофей уже потерял ко мне всяческий интерес, он ломал древесный ствол, как медведь пыхтел при этом и приговаривал:
– Истинный и совершенный жезл должен представлять собой прямую ветвь миндаля или орешника, срезанную единственным ударом магического ножа пред восходом солнца в момент цветения. Мы же изготовим оный из осины, выломанной руками пасмурным вечером в момент… Ну, в момент не получится, но тем не менее.
– А осина цветет?
– Еще и как, – буркнул Тимофей, с серьезным видом рассматривающий будущий жезл, который ему, наконец, удалось выдернуть чуть ли не с корнем, – но нам повезло.
– А заклинание когда говорить? – спросил я.
– Успеется, спешишь, как на пожар. Нам вообще сегодня везет. Только представь, что если бы мы все делали по правилам, нам бы пришлось сверлить это дерево по всей длине насквозь и загонять ему внутрь железную спицу. На один конец цеплять призму, а на другой – смоляную фигурку. Потом надевать на жезл медное кольцо, следом цинковое, золотить и серебрить его, а после… – Тимофей перевел дух и поднял вверх указательный палец, пот все еще катил с него градом, – все обтянуть шелком.
Я внимательно слушал:
– И смоляную фигурку?
– Дурак! Ни в коем случае, фигурка и призма шелком не обтягиваются, более того освящать жезл нужно семь дней, начиная с новолуния… Короче, долгая история. Потому ничего этого мы делать не будем.
И широко усмехаясь бородатым лицом, Тимофей протянул мне изуродованное дерево со словами:
– Жезл готов! Твердью небесной и солью земли!
Я боязливо взял растение в руки, какой-то сучок больно оцарапал кожу. Моя челюсть отвисла от удивления, но Тимофей хлопнул себя по лбу и, вырвав «жезл», воткнул снова в землю и извиняющимся голосом произнес:
– Освятить забыли, – после чего шумно помочился на несчастную осину, радостно засмеялся, взвалил ее на плечо и стал выбираться из орешника. – Воистину было сказано скопцам …От расширения сознания до размягчения мозга – один шаг!..
* * *
Куко. Средневековье. Жилище Амадеуса.
– Говно есть все, что движется, и все что движется, есть говно, – торжественно изрек Тимофей и присел на корточки.
Я с интересом наблюдал за ним и думал о том, какой это удивительный человек. Ну чем, скажите, Тимофей хуже моего любимого короля Георга?.. Да ничем не хуже. Король, правда, немного богаче, и у него есть красивый перстень и еще один камешек на цепочке, он его на шее все время носит. У Тимофея всего этого нет, но какают они действительно одинаково.
Я высказал эту мысль Тимофею и тот утвердительно качал головой в такт моим словам, но на самом деле создавалось впечатление, что думает он о своем.
– Ты рассуждаешь о серьезнейших вещах, – наконец произнес Тимофей, утвердительно подняв вверх грязный палец. – Этот процесс остался последним обрядом, который все, заметь, все как один совершают одинаково без деления на касты, кланы, сословия и даже половые признаки. Когда наступит Апокалипсис, все оставшиеся в живых соберутся
