Книга Малинджи - Ольга Рубан

Ярран вскинул на Карла глаза и тут же опустил их. Кружку с пивом он сжимал так крепко, что Карл боялся, что она вот-вот лопнет. Закуски, за исключением, блюда с креветками, из которой бушмен в самом начале выловил одну, стояли нетронутыми. Если бы Карл знал заранее, о чем пойдет речь, то ограничился бы выпивкой. Невольно в его воображении возникла картина – распростертая на коленях безумного старика Хелена, и сморщенные губы, приоткрывающиеся над ее отпавшей челюстью. Он вытащил из мятой пачки две сигареты и одну протянул Яррану. К его облегчению, тот принял ее, отпустив кружку. Выколотые осколками глаза Карлу пока не грозили. А Ярран, прикурив, продолжил.

Глава 5

- Какое бы черное дело ни вершил Малинджи с телом сестры, занят он им был до самого заката. Весь день мы с матерью провели в крошечной комнате мотеля, не решаясь выглянуть даже в окно. В комнате стояли две кровати, застеленные белыми простынями, но мы, боясь их испачкать, примостились в обнимку на полу у стены. Наплакавшись, мы задремали, а проснулись, когда в окошко уже лился оранжевый закат. На пороге стояла Лару.

- Все готово, - сказала она, - ступай в Кайонгуни и приведи девчонку. Женщина пусть ждет снаружи, здесь вам не ночлежка.

Мы вышли за ворота. Там Лару передала мне небольшую эмалированную кастрюльку с малиновым цветочком на боку, накрытую крышкой, и странного вида квадратный колокольчик, вытесанный из дерева. Вместо язычка внутри его болталась уже подсохшая розоватая косточка, закрепленная на клочок проволоки. Меня снова скрутило, но в желудке было пусто, и на землю выплеснулось только небольшое количество желчи. Мать завыла и, пошатываясь, побрела прочь по тропинке. Мне показалось, она только теперь осознала, какое нечестивое дело мы затеяли, но отступать было поздно.

Когда она скрылась, Лару объяснила, что нужно делать. Я приготовился запомнить какой-нибудь сложный ритуал, быть может, выучить заклинание на неизвестном языке (вроде того, на котором теперь изъяснялся Малинджи), но все оказалось очень просто, я бы даже сказал – обыденно. Всего-то нужно было перенести Айюри через Порог и оставить на Тропе, а самому дойти до Реки, вылить содержимое кастрюльки в ее воды и идти обратно, звоня в колокол. Если верить Лару, вслед за мной обратно порог переступит и сестра.

- Девчонке надо будет дать несколько дней отдыха. Лучше схоронитесь на это время в джунглях. За раны не переживайте, они заживут сами, а вот…, - Лару замялась и отвела глаза, - Cловом, не ждите, что она станет совсем прежней.

Не прощаясь, она скрылась за воротами. Последовал скрежет задвигаемого засова. Я почувствовал себя страшно одиноким, измотанным и напуганным в гнетущей тишине оранжевого заката. С сомнением я поболтал в воздухе жутким колокольчиком. Послышался отвратительный глухой стук. Чувствуя, что еще несколько секунд промедления, и я, бросив все у ворот, с воплями побегу догонять маму, я двинулся к Пещере.

Тело Айюри лежало у входа. Некоторое время я тупо глядел на то, что осталось от моей сестры. Она была совершенно голой и такой грязной, словно ее окунали в дерьмо. Голова была небрежно выбрита, а на самой макушке зияла страшная рана, словно ей вбивали в темечко кол. Солнце почти ушло, но я был этому только рад. Бог весть, какие еще следы надругательств могли мне открыться при ярком свете! Впрочем, я уже потерял способность что-либо чувствовать. Единственное, что меня занимало – это как попасть на ту сторону с сестрой, кастрюлей и колоколом в руках, если и в одиночку к порогу приходилось с трудом протискиваться по длинным узким расщелинам.

Кое-как пристроив на животе сестры мерзкие атрибуты, я поднял ее на руки, вошел в Священную Пещеру и совершенно не узнал ее. Первое, что я почувствовал – это невыносимый смрад. Он был почти что осязаемый, словно я окунулся в бассейн, наполненный гнилой кровью. Мысленно поблагодарив богов, что в желудке у меня пусто, я покрепче прижал к себе сестру и подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Оказалось, что весь пол пещеры завален колокольчиками – такими же, как у меня, и разными емкостями с присохшими к стенкам остатками чего-то бурого, мерзкого и зловонного. Содержимое моей кастрюли тут же стало навязчиво липнуть к воображению. Хотелось немедленно от нее избавиться. Но именно в тот момент я, наконец, поверил, что что-то получится. Что я не первый, и до меня тут побывало уже достаточно безумцев. Они приходили сюда со своей ношей по одному, а возвращались уже вдвоем, побросав тут же использованную тошнотворную атрибутику - священной эта пещера была, увы, далеко не для всех.

Добравшись по узким переходам до Порога, я сделал еще два открытия: проход здорово расширился с тех пор, как я был тут в последний раз. И это, хоть и очень тревожное явление, несколько меня успокоило, потому что я видел, что без труда пройду вместе с сестрой. А второе… помимо знакомого туманного свечения через проем с той стороны… дул ветер.

Он меня озадачил и напугал, потому что на той стороне никогда не бывало… как это сказать… погодных условий. Место там совершенно… статичное. В любое время года, дня или ночи приди туда и застанешь все тот же тихий туман, и рассеянный свет, идущий словно разом отовсюду. А в тот раз я чувствовал, как ветер сушит капли пота на моем лбу и треплет волосы на висках. Но я все равно шагнул за Порог и, положив сестру у основания Тропы, взял котелок, колокол и отправился к Реке. Туман, который прежде укрывал Кайонгуни ровным покрывалом, похожим на жидкую сметану, теперь собирался в клочья, которые плавали, подобно пенкам на кипяченом молоке. Ветер дул не переставая, а из пространства за пределами тропы постоянно раздавались какие-то звуки. Иногда казалось, что кто-то смеется, иногда слышались шорохи и всхлипы. Это было похоже на скрытый за туманом, полный народу кинозал за несколько минут до начала фильма. В то время, как раньше этот зал был совершенно пуст.

У Реки я помедлил и прежде, чем вылить содержимое кастрюли, позвал сестру. Через мгновение она явилась и говорила со мной. Спрашивала, где мама, просила позаботиться о ее ручной игуане, а игрушки и «драгоценности» подарить ее подружке. Я чувствовал, что ей хорошо, что все, что происходит с ней сейчас – пусть и преждевременно, но правильно, а то, что затеял я – нет. Я спросил ее, помнит ли