Претендентов на лидерство в партии и стране объединял страх перед Берией. Все прекрасно знали истинный облик этого человека, и пока он был жив, тем более у власти, не могли чувствовать себя спокойно. Именно ненависть и страх перед всесильным руководителем спецслужб породили заговор высших руководителей против своего коллеги по Президиуму ЦК и правительству.
Немалую роль в заговоре сыграл Н.А. Булганин. Надо отдать ему должное: в очень непростой обстановке, чреватой нешуточной угрозой в случае провала плана по аресту Берии, он держался твердо. Именно он с согласия Н.С. Хрущева предварительно договорился со своим первым заместителем маршалом Г.К. Жуковым и генерал-полковником К.С. Москаленко, командующим войсками Московского округа ПВО, об их личном участии в аресте Берии. Группу генералов, участвовавших в аресте Берии, возглавил маршал Жуков. Вооруженные, они приехали в Кремль вместе с Булганиным в его служебной машине, не вызвав тем самым никаких подозрений.
О конкретных деталях ареста Берии рассказано в очерке о Г.К. Жукове, здесь же лишь скажем, что военные не подвели. У партократов хватило ума привлечь к такому делу не себе подобных, а военных профессионалов, умеющих и с оружием управляться, и людьми руководить, и принимать на себя ответственность в экстремальных ситуациях.
Сам министр обороны, по свидетельству Н.С. Хрущева, в ходе заседания Президиума ЦК, на котором Берия был взят под стражу, держался решительно. Он выступил вторым, сразу же после Хрущева, когда благополучный исход дела еще совершенно не был предрешен, и поддержал резко критические оценки зловещего Лаврентия[33].
Когда же дело было сделано, Булганин тем более охотно вплел свой голос в хор проклятий, раздававшихся по адресу Берии почти целую неделю (со 2 по 7 июля 1953 г.) на пленуме ЦК КПСС: «враг партии, враг советского государства и народа», «интриган», «прохвост», «большой, матерый международный авантюрист», «международный агенти шпион»… Как и другие члены коллективного руководства, оратор с готовностью пинал «дохлого льва». При жизни Сталина, говорил министр обороны, Берия «вел себя нахально, нагло, пренебрегая коллективом, пренебрегая товарищами… Каждый из нас, товарищи, видел много раз случаи самых подлых, самых гнусных интриг перед товарищем Сталиным о товарищах, его окружавших»[34]. Каждый видел — и молчал, боялся близости между вождем и Лаврентием. А когда умер Сталин, и Берия продолжил свои интриги, члены высшего руководства трепетали уже перед самим руководителем спецслужб. Но лицемерили, не просто «терпели его в своей среде», но «относились с видимым уважением».
В выступлении на пленуме Николай Александрович подтвердил слова Хрущева о том, что заговор против Берии стал оформляться еще при жизни Сталина. Уже там, у изголовья уходившего в иной мир вождя, они осторожно заговорили об опасности Берии. Когда же уже на пленуме Хрущев напомнил о роли Булганина в устранении Берии, Николай Александрович не мог сдержать чувства признательности: «Я очень тебе благодарен, Никита, за эту реплику и заявляю тебе и всем другим товарищам, что я поступил только так, как должен поступить каждый порядочный член партии».
Желая похвалить «ленинско-сталинскую принципиальность» и прозорливость своих товарищей по Президиуму ЦК, Булганин невольно показал, какие дикие нравы на самом деле царили в правящей верхушке. «Скажу вам, — откровенничал Булганин, — что еще при жизни товарища Сталина мы, члены Президиума ЦК, между собой, нечего греха таить, скажу прямо, говорили, что дело врачей — это липа… Мы говорили о том, что грузинское дело — это липа, дутое дело. Дело Шахурина и Новикова — позорное дело для нас. Говорили? Говорили. Дело маршала Яковлева — позорное дело для нас. Говорили? Говорили еще при жизни товарища Сталина». Время от времени он переспрашивал: «Говорили?» — и слышал из президиума подтверждающие реплики. Вот так: знали, говорили между собой, но штамповали угодные вождю решения, стоившие жестоких испытаний и даже гибели тем, на кого завели «дело».
И на этом самом фоне Булганин расточал комплименты коллегам по Президиуму ЦК по поводу их принципиальности и проклятия по адресу Берии. Последний, оказывается, никакой положительной роли ни в освобождении врачей, ни в закрытии мингрельского дела, ни в прекращении гонений на наркома авиационной промышленности А.И. Шахурина, командующего ВВС Красной армии главного маршала авиации А.А. Новикова и заместителя министра обороны маршала артиллерии Н.Д. Яковлева не сыграл, «все это делалось для того, чтобы создать себе видимость популярности». Не без того. Но ведь остальные члены руководства не сделали и того, на что решился Берия, лишь «про себя» знали: все — липа.
Как остальные высшие руководители, Булганин не хотел видеть, что Берия был порождением режима власти Сталина, пунктуальным исполнителем воли вождя, а не просто излишне самостоятельным интриганом. Все ораторы дистанцировали их друг от друга, и злодеяния Берии списывали на что угодно и кого угодно, только не на волю и желания вождя. «Товарищ Сталин, — заявлял Булганин, — оставил нам партию сильной и единой», будто Берия не принадлежал к этой самой партии.
Правда, когда Николай Александрович от политической риторики перешел к вопросам практическим, в его речи появилось и разумное начало. Он внес предложения установить не бумажный, а реальный контроль над органами МВД, изменить стиль их деятельности («права все те же, методы работы все те же, а мы прожили уже 35 лет» со времен ВЧК), а также «развоенизировать» МВД, то есть превратить ее в гражданское министерство.
С устранением Берии в верхах на какое-то время установился баланс власти. Окончательно расклад сил определился после сентября 1953 г., когда на вновь введенный пост первого секретаря ЦК партии был избран Хрущев, быстро оттеснивший на второй план главу правительства Маленкова.
Участники тех давних событий вспоминали о роли, которую в утверждении Хрущева во главе партии сыграл Булганин, роль, скажем прямо, провокационную. Введение поста первого секретаря заранее не предусматривалось. Перед самым началом пленума к Маленкову подошел Булганин и «настойчиво предложил» вынести на пленум вопрос об избрании Хрущева на высший партийный пост. При этом пригрозил: «Иначе я сам внесу это предложение».
В перерыве заседания пленума члены Президиума ЦК собрались в комнате отдыха, и Маленков, полагавший, что Булганин перед началом говорил с ним не только от своего имени, поднял злополучный вопрос об избрании Хрущева. Все поначалу опешили, Булганин же первым с энтузиазмом призвал: «Давайте решать!» (Можно предположить, что вся эта затея была замышлена одними лишь Хрущевым и Булганиным.) Поразмыслив, присутствующие сдержанно согласились, тем более что иной кандидатуры на пост руководителя КПСС в тот момент не видели[35]. От себя добавим: члены Президиума, убаюканные, вероятно, длительной политической традицией, в соответствии с которой первым лицом в стране считался глава правительства, а не КПСС, даже не подозревали, что на самом деле в лице Хрущева они избрали единоличного лидера не только партии, но и государства.
