Император, Гучков, Керенский, Корнилов, Каледин, Деникин — это все исторические вехи на пути биографии генерала Алексеева.
Для всех нужный и для многих — чужой.
При Императоре — его начальник штаба. Настолько ценный, что Император даже у фотографического аппарата, позируя для иллюстрированных журналов, уступает место над картой фронта Алексееву Алексеев объясняет, Император внимает.
И все-таки генерал не в моде: в переписке с Гучковым и Милюковым.
При Керенском тоже не в моде, и все-таки — не было военного конфликта, при котором не звали бы Алексеева.
И при Корнилове — Верховный Руководитель…
Русская дипломатия больше столетия была монопольной привилегией двух-трех полурусских фамилий. Русским дипломатом мог быть родовитый недоросль, если только у него был пробрит посреди головы. Оттого теперь так гладко и побриты наши границы. Там сбрили участок, здесь губернию.
И когда Россия перестала быть, дипломатом надо было делаться генералу Алексееву. Чтобы окончательно не побрили.
И дипломатом — в самые трудные моменты.
России нет, немцы на Урале, немцы на Дону. Добровольческая армия едва ли не в кольце, вся Россия — на перегоне от Кущевки до Екатеринодара.
В Ростове сидят искусители фон Лрмы, фон Кнеруэры и предлагают Алексееву снаряды, патроны. Только измени союзникам.
В Новочеркасске донской атаман Краснов патетически восклицает на Круге:
— Где они — эти союзники?
В донском штабе того времени самонадеянный генерал Денисов посмеивается над Добровольческой армией:
— Странствующие музыканты,
Посол гетмана Скоропадского смеется еще злее:
— Блуждающая почка.
Генерал Алексеев числится за контрразведкой.
И все-таки он обходит все скалы и рифы, и армия хранит политическую добродетель.
Дипломатический паркет особенно скользок, однако Алексеев, ходивший за славой пешком в солдатских сапогах, уводит армию от немецких соблазнителей, дьяволов, у которых соблазняющее яблоко зовется ориентацией.
Он умер, не дожил. Он сам говорил:
— Добровольческая армия — мое последнее дело на земле. Но и это дело заставило бы бухгалтера времен — историка
открыть ему текущий счет внимания и почтения».
В этой статье Севский, несколько утрируя демократичное происхождение и поведение Алексеева, в главном, безусловно, справедлив. Для Алексеева создание Добровольческой армии, как преемницы Русской армии, начало Белого движения являлось абсолютно естественным поступком. Он ни секунды не колебался в выборе «политических приоритетов», не задавался вопросом — «к кому идти», «за кем правда», оставаться ли «нейтральным». А формирование новой Русской армии в ноябре 1917 г. многим представлялось совершенно безнадежным делом. Когда в свое время императрица Александра Федоровна упрекала в переписке с супругом Алексеева за недостаток «души» во многих его поступках, то в создании Добровольческой армии, конечно, было именно проявление «души». Это был выбор от сердца, а не от ума. Хотя и без рассудка, без жесткой логики, без «бухгалтерского расчета» (в хорошем смысле слова) создавать новую армию — дело далеко не самое перспективное. Это — очевидно{106}.
Накануне выступления из Новочеркасска Алексеев решил распорядиться в отношении своей семьи. Генерал, видя всю неустроенность и опасность пребывания семьи вместе с ним, сожалел, что не оставил их в Смоленске или не перевез в Москву или Тверь, к своей родне. И все же теперь они вместе делили тяготы первых месяцев Добровольческой армии. Сын Николай, штаб-ротмистр гвардейских улан, вместе с ротмистром Шанроном дю Ларрэ состоял при генерале в качестве адъютанта. Лина Николаевна и дочери Клавдия и Вера работали в больнице «Белого Креста» и военном лазарете в Новочеркасске, помогая врачам-хирургам оперировать многочисленных раненых добровольцев. В середине января они выехали в станицу Мелиховскую, куда, по совету брата хозяев их съемной квартиры в городе, они отправились с фальшивыми паспортами. Предполагалось, что они останутся там до тех пор, как минует угроза со стороны красногвардейских отрядов. Однако вскоре они были вынуждены вернуться в Новочеркасск, где в небольшом доме на окраине прожили до начала казачьих восстаний на Дону (апрель 1918 г.) и возвращения Добровольческой армии{107}.
Перед отправкой на Кубань сын Алексеева приобрел для отца повозку-тачанку. На ней генерал перевозил часть добровольческой казны. Остальные деньги были распределены между «деньгоношами» — адъютантами, каждый из которых перевозил на груди специальные пакеты с бумажными купюрами. Примечательно, что одним из «деньгонош» был военнопленный немец из Дрездена, которому Алексеев полностью доверял. В воспоминаниях Деникина сохранилась яркая зарисовка первого дня похода: «Вот приехал ко мне на телеге генерал Алексеев, при нем — небольшой чемодан. В чемодане и под мундирами нескольких офицеров его конвоя — “деньгонош” — вся наша тощая казна, около шести миллионов рублей кредитными билетами и казначейскими обязательствами. Бывший Верховный сам лично собирает и распределяет крохи армейского содержания. Не раз он со скорбной улыбкой говорил мне: — Плохо, Антон Иванович, не знаю, дотянем ли до конца похода».
Исход армии — от Ростова, у станицы Аксайской, — начал Алексеев. По воспоминаниям Деникина, он пошел впереди армии, «пешком, опираясь на палку, и ею как бы ощупывая крепость льда, перешел Дон». Конвой генерала составляли бойцы из бывших пленных чехов и несколько доброволиц из расформированного женского ударного батальона. Чехи входили также в состав комендантского взвода{108}.
Во время движения Алексеев стремился не отдаляться от походных колонн. В каждой из станиц, где останавливались добровольцы, Корнилов и Алексеев выступали на станичных сходах, разъясняя казакам цели и задачи Добровольческой армии. По воспоминаниям добровольца Е.А. Кискевича, бывшего рядом с генералом во время похода, «Алексеев… не принимал участия в разрешении мелких тактических вопросов, участвуя лишь время от времени в военных советах, решавших крупные политические задачи, или в моменты, когда вырабатывались стратегические планы. Кроме того, у генерала была своя особенная работа. Как совершал тяжело больной генерал М.В. Алексеев этот поход? Берегся ли, принимал какие-нибудь меры предосторожности? Нисколько.
Мне вспоминаются ежедневные встречи с генералом, рассказы о его полном пренебрежении ко всяким опасностям.
Вот бой под Средним Егорлыком (Лежанкой). Еще только начинают обходить противника слева — Корниловским полком, справа — конницей, еще наша артиллерия осыпает “красную армию” снарядами, а генерал Алексеев давно впереди и вступает по пятам бегущих большевиков, за передовыми цепями генерала Маркова, в деревню. По дороге то и дело попадаются перебегающие большевики, и ординарцам генерала приходится, взявшись за маузеры, вступать в перестрелку.
