Тот молится хорошо, кто хорошо любит — И человека, и птицу, и зверя.
Затем следуют истории о невымышленных персонажах — о певице Дженни Линд, которая однажды пела для «одинокой старой больной женщины», мечтавшей ее услышать, и о Флоренс Найтингейл, «одной из самых благородных женщин Англии, ибо она была первой, кто решил ухаживать за нашими бедными ранеными солдатами на поле боя». Он рассказывает детям о том, как еще в детстве Флоренс выходила избитую жестокими мальчишками собаку, оговариваясь, что, возможно, мальчишки были не столько «жестокими», сколько «бездумными».
В заключение он просит маленьких слушателей обещать ему, что со следующего дня они постараются каждый день совершать какой-нибудь «любящий, добрый поступок»:
«Так же, как вы стираете с доски ответ по арифметике, который не получился, и начинаете снова, так же точно оставьте в прошлом непослушание, или себялюбие, или дурной нрав прошлой недели и начните с самого начала стараться делать всё, что в ваших силах, каждый день, чтобы исполнять Божий закон любви»[161].
Читая «Слово к детям», ясно чувствуешь, что это написано человеком, для которого слово «Любовь» (он часто писал его с прописной буквы) много значило и который отвергал «вечное наказание». Его друзья часто говорили об этом. Об этом же пишет и его первый биограф.
1880-е годы были для Кэрролла отмечены неожиданными болезнями. Вообще говоря, он следил за своим здоровьем и хворал редко. Как мы помним, в результате детских болезней, перенесенных еще в Регби, где не было условий для медицинского ухода, Чарлз получил воспаление среднего уха, которое тогда не умели лечить, и оглох на правое ухо. В 17 лет он перенес коклюш, весьма опасный в этом возрасте: в течение целых пяти месяцев он не мог избавиться от кашля. Доктор Гудейкер считает, что результатом этого была бронхоэктазия — патологическое расширение бронхов с изменением структуры их стенок в результате инфекции; из-за этого впоследствии его часто мучили приступы бронхита.
Временами Кэрролл страдал головными болями, казалось, что перед глазами двигаются какие-то угловатые формы. Однажды он потерял сознание в храме. Так как он стоял на коленях, опустив голову, все решили, что он молится, и не стали его беспокоить. Он очнулся в пустом храме, на полу были капли крови. Современные врачи затрудняются ставить диагноз по таким описаниям.
Некоторые из современников Кэрролла вспоминали о том, что его походка была неровной и напряженной; судя по всему, у него был остеохондроз. В конце 1891 года он перенес настолько жестокий приступ, что слег на четыре месяца. В феврале следующего года он записал, что доктор Брукс пробует лечить его массажем, но это не помогает.
Его навещали друзья; были и неожиданные визиты. Во время его болезни герцогиня Олбани, вдова принца Леопольда, гостила у ректора Лидделла. Узнав о болезни Кэрролла, она послала своих детей, принцессу Алису и принца Чарлза, навестить его. Их визит обрадовал Кэрролла; он играл с ними и научил их складывать из бумаги пистолеты. Его посетили также Вайолет и Рода, младшие сестры Лидделл; они пришли к чаю и настояли на том, чтобы подать ему чай в постель. К сожалению, знакомство с ними не продолжилось, хотя младшие сестры ничем не уступали старшим и были такого же возраста, как те, когда познакомились с Кэрроллом.
В конце концов он оставил свои болезни позади и продолжил прежнюю бодрую жизнь: совершал далекие прогулки, приобрел гири, чтобы держаться в хорошей физической форме.
В 1890 году Кэрролл опубликовал небольшую книжечку под названием «Восемь или девять мудрых слов о том, как писать письма». К ней прилагалась «Чудесная коробочка для марок», придуманная автором и изготовленная его сестрой Луизой, в которой было 12 отделений для марок различного размера и стоимости. На крышке коробки была изображена Алиса с ребенком на руках, на обороте — Чеширский Кот. Когда коробку открывали, картинка на крышке менялась на Алису с поросенком на руках, а Чеширский Кот — на улыбку.
Конечно, в свою книгу Кэрролл не внес все те правила, которым следовал сам: она была адресована детям и взрослым, у которых не было такой огромной переписки, как у него, и его советы были просты и весьма полезны; они не потеряли смысла и по сей день. Он давал ряд рекомендаций, в первую очередь «технических»: сначала наклеить на конверт марку и надписать адрес и лишь потом садиться за письмо, пометить в письме полную дату и адрес, держать перед глазами письмо, на которое отвечаешь, и пр. Всё это иллюстрировалось примерами из собственного опыта. Кэрролл предлагал читателям «золотые правила», которых следует придерживаться при написании писем. Вот некоторые из них:
«Не повторяйтесь! Высказавшись один раз ясно и со всей определенностью по какому-то вопросу и не сумев убедить своего друга, оставьте спорную тему. Повторяя свои доводы, Вы лишь вынудите его сделать то же самое. […]
Написав письмо, которое, по Вашему мнению, вызовет раздражение у Вашего друга, хотя Вы высказали всё именно так, как думаете, отложите письмо в сторону до завтра. Затем перечитайте его и постарайтесь представить, что оно адресовано Вам. Это нередко заставит Вас переписать письма заново, убрав уксус и перец и добавив меда, что превратит его в гораздо более съедобное блюдо! Если же, переписав письмо в как можно более мирных тонах, Вы всё же почувствуете, что оно может задеть Вашего друга, сохраните копию письма. Что толку несколько месяцев спустя оправдываться: “Я почти уверен, что никогда не говорил ничего такого. Насколько мне помнится, я сказал то-то и то-то”. Гораздо лучше иметь возможность написать: “Я не употреблял таких выражений. В моем письме было сказано следующее…” […]
Если Ваш друг допустил резкое замечание, то либо сделайте вид, что Вы этого не заметили, либо ответьте, но гораздо менее резко. Если же он сделает дружеское замечание, пытаясь загладить возникшее разногласие, ответьте ему в еще более дружеском тоне. Если бы в назревающей ссоре каждая сторона была склонна преодолеть не более трех восьмых, а при примирении — не менее пяти восьмых пути, то примирений было бы больше, чем ссор! Ситуация здесь такая же, о какой говорит ирландец, выговаривающий своей дочери за то, что ее никогда не бывает дома: “Вечно ты уходишь из дома! Раз придешь, а три раза уйдешь”. […]
