Цагеридзе усмехнулся. В лодке всю корму завалил дичью, а все охотничья страсть человека тянет. Он сделал ему веселый знак рукой: "Можно!"
И стал подниматься в гору.
У конторы его перехватил Павлик. Сказал встревоженно:
- Николай Григорьевич, а хариусы-то в Громотуху уже метать икру пошли!
- Ну и что же? Пусть мечут!
- Дык там же запруда стоит! Мордами тыкаются, а пролезть некуда. В шлюз высоко, им не запрыгнуть. Вы обещали сломать.
- Обещал, - подтвердил Цагеридзе. - Нужно сломать.
- Дык меня-то никто не послушает. Наряд выдать нужно.
- Дорогой Павлик, - сказал Цагеридзе, - рабочих туда я не пошлю, хотя и очень сочувствую хариусам. Рабочие сейчас нужны на другом деле. Сам ты сломать запруду можешь?
- Я? М-могу... А чего?..
- Наряд нужен?
- Ну, мне-то зачем наряд! - заулыбался Павлик. - Мне, раз вы сказали... - и помчался по дороге, крикнув через плечо: - Я вам целое ведро хариусов наловлю!..
Лида очень обрадовалась приезду Цагеридзе, словно бы не двое суток, а целый месяц находился он в командировке.
Проскользнула впереди него в кабинет, мягкой тряпочкой протерла стекло на столе, прошлась этой же тряпкой по подоконнику, по спинкам стульев. Обычно сдержанная, скупая на слова, она теперь говорила без умолку, рассказывала все подряд. И кто сегодня заходил в контору, спрашивал начальника, и сколько градусов тепла на солнечном пригреве, и какой хороший Косованов, а Доровских "челпан", и какое платье шьет она себе к весне.
Потом остановилась, спросила: "Бумаги доложить?" Принесла свою папку и стала близко за спиной у Цагеридзе, подсказывая, какие следует ему писать резолюции.
Было все совершенно обыкновенное, привычное, и Цагеридзе весело, беззаботно подписывал одну бумажку за другой. В самом конце своего "доклада" Лида небрежно положила на стол бланк радиограммы.
- Вот, совсем перед вашим приездом пришла, - сказала она. - Какая-то непонятная.
"Баженова еще отпуску тчк местопребывание неизвестно тчк поторопить не можем тчк Анкудинов", - прочитал Цагеридзе. Потер лоб рукой.
- Лидочка, я ничего не понимаю!
- Я тоже, Николай Григорьевич, не поняла. Нарочно все копии наших радиограмм пересмотрела. Такого запроса в трест мы не делали. А получается, как ответ. - Лида помешкала еще немного у стола. - Тот документ, который составлял товарищ Баженов, вы подписали? Обратно из Покукуя привезли. Куда его подшить?
Цагеридзе полез в боковой карман пиджака, достал экземпляр заключения, составленного Баженовым, бросил на стол и безразлично махнул рукой:
- Подшейте куда хотите. У вас, Лидочка, все?
- Вообще-то все... - ей не хотелось уходить из кабинета.
- Ступайте! А эту радиограмму оставьте.
Он ничего не понимал. Пилот не мог наболтать и не мог ошибиться - Мария давно уже в Красноярске. Но почему, почему она проводит остаток своего отпуска в этом холодном городе, когда на юге сейчас самая чудесная пора? Она ведь побывала даже в Сачхере! Почему она оттуда уехала так быстро, вернулась в Сибирь? И почему тогда она не показывается в тресте?
Веселое настроение у Цагеридзе стало гаснуть, сменяться глухой тревогой. Нет, нет, понять совершенно ничего не возможно! И сделать тоже ничего нельзя. Вылететь ему самому в Красноярск? В такие дни это слишком рискованно. Василий Петрович предупредил: "Неизвестно, чего еще Читаут может выкинуть..." И Анкудинов не разрешит. Как объяснить ему?..
Но в чем же все-таки дело?.. Баженова... Баженов... Муж и жена... Какая глупость!.. Не ждет же в Красноярске этого человека Мария!.. Он припоминал...
...Баженов полностью закончил свое заключение здесь, на рейде. Он не поехал вместе с Цагеридзе и Василием Петровичем, а приплыл в Покукуй на другой моторной лодке. Там Цагеридзе подписал документ. Времени для разговоров было немного - торопил пилот. О чем они говорили в последний раз? Баженов спросил, доволен ли он документом. Цагеридзе ответил: "Очень доволен успешным спасением леса".
Документ был составлен так, что, строго придерживаясь бесспорных фактов, Баженов вместе с тем неуловимо тонко все заурядное относил к деятельности коллектива рейда, а смелые, оригинальные решения как бы оставлял за собой. Так это или не так? Смотря какими глазами читать. Без предубеждения, возможно, этого и не уловишь... Историю с затором на косе Баженов выделил в особое приложение, давая этим понять, что прикладывать его к основному документу не обязательно. Но если понадобится - можно приложить. В общем, отличный документ! Можно представить начальника рейда к награде и можно отдать под суд...
Но Цагеридзе подписал бумаги без всяких оговорок, у него в запани был лес, реально существующий лес, и плевать, что об этом лесе теперь написано в бумагах! Щелкнув замками портфеля, Баженов сказал: "Свидетельствую, вы, Николай Григорьевич, очень талантливый и энергичный инженер..." Держа у себя под замком такие бумаги, он мог бы даже сказать, что Цагеридзе гениален!..
В самую последнюю минуту, готовясь сесть в самолет, - вежливость обязывала Цагеридзе проводить гостя - Баженов подал ему руку: "До свидания, Николай Григорьевич! Спасибо за все! Будьте счастливы и в делах и в личной жизни. Не знаю, встретимся ли мы еще? Вы мне приятны, это я должен повторить и сейчас. И потому, как мужчина мужчине, я напоследок все же обязан сказать: жена - это еще не семья. Подумайте! Мария Сергеевна закричит: виновен я. А я отвечу: ей нужно было глотать сульфамиды, когда это началось...". Пилот включил пропеллер, с грохотом ударила в землю тугая воздушная струя, плоско стеля прошлогоднюю траву, и Цагеридзе торопливо отошел прочь. Ему было неприятно слышать имя Марии, когда его произносит этот человек.
Он тогда вовсе не обратил внимания на слова о чьей-то и в чем-то виновности, о сульфамидах, полном счастье и семье. Он привык к тому, что Баженов всегда в своей речи несколько книжен, а интонации его многозначительны. Теперь Цагеридзе вспоминал все это и думал: "Он сказал: "Когда это началось..." Что началось? В чем, наконец, виноват перед Марией бывший муж? А он виновен, это ясно! И ясно еще: нет, не может Мария ждать его в Красноярске!.. Чего же тогда ждет она?.."
В дверь постучали. Цагеридзе крикнул: "Да, да!" Вошел Куренчанин со скрученной в трубку бумажкой в руке. Раскатал ее, положил на стол перед начальником.
- Заявление, Николай Григорьевич, - сказал он, отводя глаза.
- О чем заявление? - спросил Цагеридзе, весь еще в своих мыслях и любуясь крепкой, мускулистой фигурой Михаила.
- Читайте. Об увольнении.
- Об увольнении? - переспросил Цагеридзе. - Что значит? Почему?
- Да так, - нахмурив брови и все глядя в сторону, сказал Михаил. Уеду. Куда-нибудь на большую стройку. В Братск. Или на Коршуниху. Делать мне здесь нечего.
