class="p1">– Шелковая, – говорю я без малейшей уверенности. – Это вечеринка, там будет жарко.
Шодмер надувает губы, берет любимую меховую, затем уступает и кладет обратно. Мы одеваем ее в красивую парадную тельбу из шелка. Мифические животные танцуют на подоле и отворотах брюк.
– Думаю, ты права, – говорит она.
– Хорошо, теперь зеркало. – Я сажаю ее на кожаный табурет перед гримерным столиком. Медленно разрисовываю ее лицо. Она хмурится, глядя на белые пятна на лбу, охряные полосы на губах и подбородке.
– Шесть лет – важный возраст, – говорю я ей. – В этом возрасте ты получаешь душу и становишься человеком. До того ты лишь прообраз человека, нереализованный потенциал.
Она морщится.
– Сиди спокойно, – приказываю я, думая, что такова реакция взрослого наульца на реалии жизни шестилетнего фанадца. Морщины становятся глубже, отражая физическую боль. – Опять?
Шодмер кивает.
– Пройдет.
– Принесу обезболивающее. – Я уже на полпути к аптечке.
– Я же говорила тебе, от них никакого толку! – огрызается маленькая девочка. Мигрени начались неделю назад и с тех пор становятся все более частыми и продолжительными. Мы только их и обсуждаем на встречах «Команды ксено».
– Вероятно, это распаковка нового слоя воспоминаний, – сказал Дегра Дунн.
– Или все начинает разваливаться, – предположил Марбанд Тетревер.
– Они достаточно узнали о нашей культуре, чтобы написать нужную программу для шестилетки.
– О культуре Ан-Шабы или всей планеты? – уточнил Бент Гаул, харпандиец.
Правда в том, что мы все «-логи» и «-исты», и все, что мы знаем – это «-измы», а еще с пребендарием ничего не происходит без причины. Но я внезапно понимаю, что мне невыносима мысль о том, как пребендарий – старая/молодая, мудрая/наивная, невинная и ученая – погибнет у меня на глазах. Беспомощно стою возле аптечки, зная, что ее содержимое с этим не справится, и вижу, как боль достигает пика, переваливает через него и, выдав пару афтершоков, проходит. Шодмер улыбается, и мы снова готовы краситься и наряжаться.
Вечеринка скучная, довольно маленькая. У большинства постоянных сотрудников есть дети, как и у некоторых специалистов и младших дипломатов. Все разоделись в пух и прах, выглядят так, словно хотели бы оказаться где угодно и заниматься чем угодно, только не стоять рядком под фонарями из слоновой кости в Летнем зале, пока пребендарий марширует мимо, будто генерал на смотре. Три фракции – местные, гости-дипломаты и пребендарий – проводят первые пятнадцать минут, подозрительно поглядывая друг на друга. Послы суетятся, как неженатые дяди и тети, чувствуя ответственность за веселье, но не зная, как его создать. Музыкальный автомат играет хиты; они отражаются эхом от резных балок у высокого потолка и превращаются в надоедливый звон в ушах. Интересно, ненавидит ли Шодмер происходящее так же сильно, как я? Выскальзываю из круга заботливых взрослых, наблюдающих за напряженными попытками развлечься: мне нужен столик с напитками покрепче. Та-Гаххад уже расположились в непосредственной близости от него.
Первая порция аквавита идет плавно. За нею следует вторая.
Кларриг смотрит на меня.
– Я думал, ты на боевом дежурстве.
Пропускаю его слова мимо ушей. От первого стаканчика спиртного внутри меня разгорается яркий свет, и я чувствую, я вижу. Я за рулем. Черный пластик пахнет весенним солнцем. Кресло подстраивается под мое тело. Брелок с крестом Дорти, приносящим удачу, громко стучит о рулевую колонку, двигатель с урчанием оживает. Срабатывает трансмиссия, и автомобиль пускается в путь по булыжной мостовой.
Пребендарий играет в «припыленные колокольчики»[249]. Доброжелательные дипломаты стоят вокруг, хлопают в ладоши и подбадривают ее, пока она шныряет то в круг детей, держащихся за руки, то из круга. Дети выглядят раздосадованными. Шодмер сияет. Инопланетянка.
Я тебя похлопаю по плечу – тук-тук-тук!..
Она на голову, а то и на две ниже мальчика из Будайнта, но тот выбывает из круга и становится позади посланницы. То в круг, то из круга, стряхнем пыль с колокольчиков…
Скоростная трасса, свет заходящего солнца бьет в глаза. Часть лобового стекла темнеет; движение интенсивное, вечерний час пик. Время в пути, за рулем. Скорость приличная: Фодла всегда ездит быстро, слишком быстро, чересчур быстро для меня. Одной рукой возится с радиоприемником. Никогда не уделяет дороге положенное внимание. Она пугает меня. Новости. Моя сестра помешана на новостях. Но куда она так быстро мчится против течения? Вопросы застревают у меня в горле. Тремер – не телепатия. Никаких слов, только обмен ощущениями. Я тянусь за третьей порцией. Чья-то рука останавливает мою.
– Эй, Фод, тебе не кажется…
Я тебя похлопаю по плечу – тук-тук-тук!..
Бросаю на Кларбу красноречивый взгляд: лучше сам отрежь себе руку, прежде чем тронешь меня.
Шодмер улыбается, приглашает меня присоединиться к игре. Качаю головой. Если я сдвинусь с этого места, с этой фокусной точки, потеряю Фодлу. Цепочка игроков движется дальше, посол Ат-Шаи храбро берет на себя роль кабуза, тормозного вагона.
Фодла снова тянется к радио, она не услышала новости, которые ее интересуют – а именно новости о пребендарии, обо мне. Сплетни о знаменитостях. Спорт. Криминальная хроника. Ничего о международных переговорах с Кладой. Это никому не интересно. Фанад может присоединиться к сверхобществу из тридцати тысяч цивилизаций, а мы все равно будем утыкаться носом в привычные заголовки. Фодла рассеянна, низкое солнце светит ей в глаза.
Я все вижу раньше, чем она.
Фодла ощущает мое присутствие. Поднимает глаза. Автопоезд появляется из ослепительного солнечного сияния и мчится ей прямо в лоб. Фодла ничего не успевает сделать, слишком близко, скорость слишком большая, и она его не видит. Она видит круг людей под тусклыми лампами из слоновой кости, и маленькую девочку, которая то входит в этот круг, то выходит из него, снова и снова. Фодла инстинктивно поворачивает руль. Маленькая машина задевает левое крыло тягача, переворачивается и катится через две полосы. И я все это вижу. Я все слышу, я чувствую. Как будто оно происходит со мной.
Крик. Пребендарий прижимает кулаки к вискам. Она на коленях. Позади ошеломленные люди так и стоят змейкой, держа друг друга за талию. Затем все бросаются к ней.
Машина останавливается, и я вижу тьму. Не вижу, чувствую. На полной скорости врезаюсь в ничто. Фодла внутри меня умирает.
Я кричу, но никто не слышит из-за стенаний пребендария. Толстостенный стакан с аквавитом выпадает из моих пальцев. Подпрыгивает, катится. Кларриг и Кларба подхватывают меня, но все взгляды устремлены на Шодмер. Та свернулась калачиком на боку, плачет, сучит ножками по полированному деревянному полу.
– Фодаман, твою ж мать, – яростно шепчет Кларба. – Что с тобой?
Его мысли скачут: упавший в обморок пребендарий, пьяный ксенопсихолог и эмиссары великих государств, играющие в «колокольчики»…
– Со мной ничего,
