от нас. В самом расцвете сил… Если записи эти у тебя, я хотел бы прочитать их. Надеюсь, другу отца ты не откажешь в такой маленькой просьбе? Исполнение желания усопшего – это долг всякого верующего человека. Да и интересно, какие мысли он посчитал нужным записать. Мне это чтение доставило бы удовольствие, словно встреча с дорогим другом. Дай мне на время его тептар, – мягко попросил Масхуд, интонацией выделяя слова о своей дружбе с Абу. Хитрец! Знал ведь, что любой достойный сын воспримет просьбу друга отца как непреклонное требование самого отца. – Понимаю, тебе он дорог как память об отце, ну так и я ж не насовсем. Прочитаю и тут же верну.
Наконец-то Алхаст узнал все, что хотел узнать. Тут же всплыли в памяти и слова Сарат. Она ведь говорила, что есть люди, которые ищут тептар Абу и желают присвоить его. Неужели девушка имела ввиду Масхуда? Если так, что же тогда может быть общего между Сарат и этим двуличным типом? Этот сексот, как называл его Солта, хорошо известный всем, кто имел хоть как-то соприкасался с властями, и не только им, запятнанный многими грязными делами и, может, даже кровью. Словом, мерзкий тип… И Сарат. Ведь она же по сравнению с ним всего лишь ребенок, только с колыбели, можно сказать!..
«Надо будет с ней все-таки переговорить, – улыбнулся Алхаст про себя. – Ты смотри, сколько в ней хитрости! Ведь знала, как меня заинтриговать… Или там тоже какое-то коварство?.. Ну и дела!..»
– Пока я сам читаю этот тептар, Масхуд. Хотя и не понял до конца смысл того, что написал отец, но одно для меня уже ясно определенно – никому, кроме его детей или того, кто действительно был с ним близок, этот тептар не предназначен. Письмена Абу не для посторонних людей. И, естественно, они их не получат! – твердо сказал Алхаст, которому это хождение вокруг да около уже порядком надоело. – Других причин, чтобы не давать вам тептар, у меня нет, и пусть слова мои вас не обидят. Я просто хочу, чтобы тептар моего отца оставался у меня, даже если это просто бессмысленный, совсем ничего не значащий набор букв…
– Но… я… – с обидой в голосе сказал Масхуд. – Я-то только из уважения к Абу, памятуя о нашей с ним дружбе. Видимо, ты совсем не ценишь друзей отца…
Теперь-то Алхаст рассмеялся не стесняясь, от души, не боясь обидеть или огорчить незваного гостя.
– Масхуд, друзья отца для меня – самые дорогие люди. Я свято почитаю все, что с ним связано. Но никогда не поверю, что он мог водить дружбу с вами. Не поверю даже в то, что он мог просто пожать вам руку. Да и не слышал никогда ничего такого ни от самого Абу, ни от кого-либо другого. Только от вас и только сегодня.
– Я говорил тебе о причине… Грязная была власть… эта власть коммунистов…
– Ах да, власть… Но ее же нет уже несколько лет, и угрозы, исходящей от нее, тоже нет. Однако о дружбе с Абу вы вспомнили почему-то только сегодня. И насколько мне известно, ни у одного из братьев моих вы тоже никогда не были. Ну-у… как друг их покойного отца, я имею ввиду. Или друг вам не был дорог хотя бы настолько, чтобы иногда навещать его семейство?
– Да-да! Конечно, да! Да! – скороговоркой произнес Масхуд. – Заслуженный упрек! Заслуженный! Признаюсь, виноват… Но как бы то ни было, Абу действительно был близким мне человеком, я его очень любил. Мне дорого все, что связано с его именем… Ты молод, у тебя все впереди. Вечно сидеть в этом ауле ты, конечно же, не сможешь. И вечно таскать с собой тептар тоже не станешь… Я бы лучше его сохранил…
Масхуд прошептал какие-то молитвы, из которых Алхаст не разобрал ни единого слова, и трижды провел руками по бороде. Потом, посмотрев внимательно на Алхаста, сказал то, чего тот… ну совсем уж не ожидал услышать.
– Трудные нынче времена, негде заработать на жизнь. А молодым деньги в кармане нужны всегда. Куда уж без них… Я не прочь был бы и заплатить за этот тептар. А, Алхаст? Только лишь для того, чтобы хранить у себя записи близкого друга…
Алхаст побагровел. Предложение Масхуда так разозлило его, что он какое-то время не мог даже слово вымолвить. Собрав всю свою волю, сделав над собой невероятное усилие, чтобы не наговорить грубостей, он медленно, чтобы этот человек, наконец, понял, не по слогам даже, а выделяя каждую букву, выдавил:
– У-х-о-д-и, М-а-с-х-у-д, у-х-о-д-и б-ы-с-т-р-е-й!.. Меня не удержал бы твой возраст, но ты в моем доме. Еще одно такое слово, и я не отвечаю за себя! Уходи! Я никогда не поверю, что Абу стал бы даже разговаривать с человеком, способным подбивать сына на такую низость по отношению к памяти отца. Даже если весь мир клятвенно убеждал бы меня в обратном!.. И никогда, ты слышишь, никогда не входи в этот двор ни по поводу тептара, ни по другому поводу!
– Я… я… чем же я так разозлил тебя, Алхаст? Я и не думал…
– Прощай, Ма-ин Мас-худ! Калитка справа от тебя… – Алхаст резко повернулся и пошел в дом, не дожидаясь, пока тот уйдет. Он не на шутку испугался, что у него не хватит сил сдержаться, чтобы не оставить на этой гнусной морде отпечаток своего кулака.
…Гневу Алхаста не было предела.
«Я согласен был бы и заплатить…» Да что же это за люди такие?! Они хотя бы слышали что-нибудь о совести?! Да таких бы… И как земля не проваливается под ними?!»
Но одно обстоятельство все же немного успокаивало его. Теперь он знал, почему Масхуд и его приспешники шастали по их улице и что они искали.
Визит Масхуда развеял последние сомнения, которые все еще оставались в душе Алхаста. Будто опытный лекарь излечил его змеиным ядом от укуса паука. Он еще больше утвердился в желании проделать путь, обозначенный в письменах отца. И естественно, твердо решил ни на минуту не расставаться с тептаром.
Вскоре уехала и машина Масхуда, оставляя за собой какой-то остервенелый, удаляющийся гул.
…Но эта ночь… Длинная, как проклятье, темная ночь молодого месяца, все еще не закончилась.
Часа через два после ухода Масхуда, только-только заснувшего Алхаста разбудил шум на улице.
Судя по доносившимся голосам, там завязалась драка. Алхаст вскочил, на ходу кое-как оделся и выскочил на улицу.
На том самом месте, где стояла машина
