время. Только на то, чтобы правильно снять печати с двери, у самого лучшего мага уйдет неделя.
— Неделя? — ахнул Грыбан. — За неделю я тут околею от голода. Вот что — давайте, пока не поздно, кинем жребий и определим, кого съедим первым. Но сразу говорю — я в домике.
— Вот так попали, — тоскливо протянул Зархад. — Отсиживаться, выходит, не вариант. В таком случае нужно попытаться унести ноги, пока еще на это есть силы. Старик, ты знаешь тут все. Должен же быть способ незаметно покинуть крепость.
— Пытаюсь его придумать, — ответил Гамал. — Пока что все возможные варианты ведут к стопроцентной гибели.
— Тогда точно придется кидать жребий, — вздохнув, признал Зархад.
Тут Стасик, до того молчавший, негромко предложил:
— А что если нам объединиться с….
Он запнулся.
— С кем? — спросил Гамал. — С добряками, что ли? Это не смешно.
— Я говорил не о добряках, — сказал Стасик.
— А о ком? Выкладывай прямо, нечего загадывать загадки. Мы не в том положении, чтобы отдаваться играм.
Стасик собрался с духом и выпалил:
— Давайте объединимся с тем существом, что сидит в подземелье.
Воцарилось молчание, которое продлилось довольно долго. Наконец, Гамал произнес, обращаясь к гоблинам:
— Спокойно, ребята. Стасик хороший парень, но он слаб духом. Страх перед паладинами помутил его рассудок.
— Ничего у меня не помутилось! — обиделся на скоропалительный диагноз Стасик. — Я говорю серьезно.
— Если так, то ты просто глупец, — заявил Гамал. — Что ты мелешь, мальчишка? Объединиться с этим монстром? Да мы даже не знаем, что оно такое. Не знаем, можно ли вступить с ним в вербальный контакт. Оно само зло, таящееся во мраке. Для него мы такая же пожива, как и добряки.
— Неправда! — резко возразил Стасик. — Оно не злое. Оно….
Он осекся.
— Очень любопытно, — протянул Гамал. — И откуда такие смелые выводы?
— Оттуда, что я говорил с ним. Точнее — с ней. Это не оно, а она. Девочка.
— Постой, постой, — перебил его Гамал. — С кем ты говорил?
— С ней. Ее зовут Света. Ну, то есть, теперь ее так зовут, а раньше никак не звали. Я придумал это имя и ей понравилось.
— Погоди, что ты такое городишь? — вновь выпалил Гамал. — Ты что, разговаривал с этим существом? Но как?
Врать уже не имело смысла, и Стасик признался во всем. Рассказал, как нарушил запрет Гамала и спустился в подземелье. Как услышал донесшийся из-за двери голос, как заговорил с ним, и вот так завязалась их нежная дружба с запертой во мраке узницей.
— Нет, я не ошибся, — нервно засмеялся Гамал. — Ты действительно спятил. Придумал себе какую-то воображаемую подругу и морочишь нам голову.
Но тут в беседу вмешался Зархад и спокойным, но твердым, голосом сказал:
— Пускай человек Стас все расскажет. Я готов с кем угодно объединиться, лишь бы спасти свою шкуру.
— Да чушь все это, — не унимался Гамал. — Я здесь прожил десять лет и ничего такого не слышал. Да, оно, иной раз, шумело, выло по-звериному в своей темнице. Но никаких человеческих голосов не было.
— Это потому, что ты черствый и грубый мужлан, — высказал предположение Стасик. — А я добрый и нежный. Она это почувствовала и подружилась со мной.
— Ну, раз вы с ней друзья, так пускай она поможет нам, — загорелся Грыбан. — Кто она вообще такая?
— Да я не знаю, — признался Стасик. — Она, кажется, и сама этого не знает.
— Знает — не знает, — проворчал Зархад. — Силы у нее полно, это ясно. Вот пусть и разберется с добряками. Попроси ее по-дружески. А мы ей потом, когда-нибудь в другой раз, гостинцев принесем. Расплатимся честь по чести.
— Я бы попросил, — виноватым тоном признался Стасик, — но я не знаю, как открыть дверь ее темницы. И она тоже не знает. Мы пробовали….
— Что? — змеей прошипел Гамал. — Нет, ты точно обезумел! Как тебе только хватило дурости пытаться взломать дверь?
— А что такого? Я просто хотел освободить Свету. Она хорошая и никому ничего плохого не сделала. За что ее держать в заточении сотни лет?
— Это она тебе сказала, что ничего плохого не сделала? А ты и уши развесил. Тупой школьник!
— Ребята, хватит лаяться, — попросил Зархад. — Мне все равно, кто, что и кому сделал. Я просто хочу выйти из этой передряги живым. И если для этого надо подружиться с монстром, то так тому и быть. Так что давайте лучше подумаем, как освободить подружку человека Стаса, чтобы та затем спасла всех нас. Гамал у тебя на это счет мысли есть?
— На какой? Как взломать дверь в подземелье? Ни единой!
— Да не капризничай ты, я тебе потом атласные шаровары добуду за полцены.
— Сказал же — не знаю я, как ее открыть. Она заколдована — ясно вам? А я, так уж вышло, не маг. Что я могу тут поделать? Взорвать ее, разве что.
— А это мысль! — оживился Зархад. — Ты же в бомбах сечешь. Помнится, и для нас их изготавливал. Правда, те слабенькие были. Но если сделать большую бомбу, то никакая дверь не устоит.
— Эта-та, как раз, может устоять, — сказал Гамал. — Впрочем, какая разница. Чтобы сделать бомбу, нужно попасть в лабораторию. Я же не могу ее из воздуха сотворить. А потом ее нужно доставить к двери в подземелье. Как мы все это провернем, если в крепости полно добряков?
— А разве добрякам не нужно спать? — спросил Зархад. — Дед, не ворчи ты. Я все понимаю — опасно. Но если они пустят в ход магию, они нас в два счета отыщут. И что тогда? Знаешь, что делают паладины с гоблинами?
Рождающийся в муках план не слишком нравился Стасику. Покинуть надежное убежище и бродить по крепости, полной героев добра — форменное самоубийство. Но Зархад сказал дело — если маги просканируют руины, их тотчас же обнаружат. Стасик не знал, что там паладины делают с гоблинами, зато догадывался, какая веселая участь ждет лично его, окажись он в лапах воинов света. Отсиживаться в убежище и дальше было опасно. Единственный их шанс на спасение заключался в Свете. Вырвавшись на свободу, она, пожалуй, сумеет справиться с целым войском. Стасику, во всяком случае, хотелось в это верить.
— Давайте рискнем, — прошептал он, сам удивляясь собственной отчаянной решимости. Решимостью, на самом деле, и не пахло. Просто Стасик выбрал наименее страшный вариант. Ведь если даже его убьют в ходе вылазки, это, как ни крути, будет быстрая смерть. А вот в том случае, если силы добра и света заполучат его живым, он многократно пожалеет о том, что когда-то упоенно мечтал
