и завывал зимний ветер.
– Нам нужна добыча! Значит, разделим войско, сожжем и ограбим все деревни в округе! – говорил касимовский хан, пристально глядя на русских воевод своими черными степными глазами. – Ничего не оставлю здесь свеям!
По правую руку от него сидел хмурый и молчаливый Иван Мстиславский. Молчал и старый боярин Михаил Яковлевич Морозов. Магнус, укутавшись в медвежью шубу, уныло глядел на тлеющие угли.
– Я мыслю, разделяться сейчас нельзя, – настаивал Иван Андреевич Шуйский, – мы не можем знать, когда и откуда появятся шведы. Мыслю, надобно единым числом идти к замку Лоде…
– Нам хватит воинов! – спорил Саин-Булат. – Вели, князь Иван Андреевич, выступить нескольким отрядам, пусть погуляют по округе.
Иван Шуйский взглянул на Мстиславского, ища у него поддержки, но боярин, опустив взор, молчал. Зато касимовский хан, поставленный во главе полка, тяжело и пристально глядел на Шуйского, ожидая исполнения своего приказа. Князь, сделав невероятное усилие над собой, покорился.
Утром продолжили марш. Воодушевленные легкими победами и богатой добычей ратники бодро шагали за своими воеводами, радостью своею согреваясь от холода. Вскоре вдали показался замок Лоде, рассчитали, что к вечеру уже смогут начать осаду.
Опытный воевода Иван Андреевич, оглядывая тревожно молчащий зимний лес, располагавшийся неподалеку справа, всматриваясь в белую пелену сыплющего снега, сразу почуял неладное. Едва рука его в кольчужной перчатке поднялась вверх, дабы остановить шествие воинов, тотчас будто вздрогнула земля и, тяжело разрывая воздух, вылетели снаряды, ударившие в середину строя. Испуганный конь Шуйского, косясь темным глазом, вскакивал на дыбы, пятился, мотал головой. Пока пытались опомниться, новые снаряды, взорвавшись рядом, подняли вверх снежный фонтан, градом полетели комья земли. Русские ратники валились в снег толпами, раненые кричали, и крик их был едва слышен в страшном шуме пушечных и пищальных выстрелов. Всадники метались в разные стороны, силясь спастись от обстрела.
– Отходи! Отходи! – кричал Шуйский застывшим подле него стрельцам. И, увидев страшный, перекошенный лик воеводы, с трудом удерживающего коня, они попятились. Пройдя несколько шагов, увидели они, как ядро со страшной скоростью вырвало с места воеводу вместе с его конем, с невероятной силой словно швырнуло их куда-то в сторону.
– Бежим, братцы! – отбросив в страхе пищаль, выкрикнул стрелец и, высоко подымая колени, бежал по глубокому снегу.
Иван Мстиславский своими глазами видел, как пустился бежать после первых пушечных выстрелов Саин-Булат, как верхом несся прочь с полным ужаса взглядом Магнус, как упавшего в снег окровавленного Михаила Яковлевича Морозова поднимали его слуги, усаживали на нового коня. Увидел, как вскоре из снежной пелены появились кирасы и морионы[26] пеших шведских ландскнехтов, они поджимали отступающий рассыпавшийся русский отряд слева и справа, выставив вперед длинные пики и алебарды. Остановившись, они присели на одно колено, дав сзади идущим рядам сделать залп из мушкетов. Выстрелы слились в один и прокатились по окрестности подобно раскатам грома. Целая ватага русских ратников упала в снег и больше не поднялась.
Иван Федорович, рванув с места, бросился отступающим наперерез, принялся останавливать их, кричал, срывая голос. Сумел выстроить стрельцов, кои дали ответный залп по шведам. Мстиславский увидел, как преломился ровный строй шведских пик.
– Стяг! Стяг! – кричал князь и, заметив вознесшийся вверх лик Спасителя на полотнище, довольно кивнул. Вскоре рассыпавшиеся по округе всадники были уже подле воеводы, и вовремя – прозвучал незнакомый, режущий слух звук рожка, и впереди показались несущиеся навстречу русским шведские всадники.
– Братцы! За мной! – исступленно выкрикнул Мстиславский, еще не понимая, что сражение заведомо проиграно. В голове лишь одна мысль – не отступать! Надобно избавиться от позора поражения под Москвой, проигрывать нынче нельзя! Стрельцы, оперев на бердыши длинные стволы пищалей, палили по врагу, матерились, когда мокрый от снега фитиль отказывался гореть.
Иван Федорович во главе конной ватаги бросился навстречу шведским всадникам и, лишь услышав пальбу с левой стороны, почуял, как неведомая сила сбросила его с седла в снег, едва не под копыта коня несущегося рядом ратника. Княжеский же конь лежал рядом, часто и высоко вздымался его бок, в предсмертной судороге дергались вытянутые ноги. Иван Федорович попытался встать, но острая боль пронзила немеющую левую ногу. Судорожно начал искать в снегу потерянную саблю и не понял, почему под ним растет кровавая лужа, не понял, как его подняли, как сажали на нового коня, не понимал, почему его уводят прочь оттуда, где уже началась сшибка меж всадниками, почему никто не слышит его приказов. Затем увидел, как к брошенному обозу и пушкам уже подбираются хищные шведы в своих чудных шлемах, видел, как они дорезают раненых русских ратников, корчившихся в окровавленном снегу, видел упавшие, втоптанные в кровавую кашу стяги и хоругви, и среди них – полотнище с ликом Спасителя, залитое кровью лежащего рядом стрельца. Не выдержал воевода, зажмурился, всхлипнул и зарыдал, закрыв глаза трясущейся рукою, не смущаясь идущих с ним ратников…
В Москве быстро узнали о поражении близ замка Лоде. Дьяк Щелкалов доложил, что погиб Иван Андреевич Шуйский, погибли двое воевод Салтыковых, погибло почти все войско, вверенное Саин-Булату и Магнусу, потеряны знамена, пушки и обоз, бояре Мстиславский и Морозов серьезно ранены. Василий Голицын, идущий со своим полком следом, вынужден был отступить, и наступление захлебнулось, даже несмотря на то, что воевода Михайло Безнин тем временем одержал победу над шведами под Колыванью. Еще более досадным было это поражение тем, что шведов было в два раза меньше числом, виной тому внезапность их атаки и неосторожность воевод.
Вместе с этой страшной новостью пришла еще одна – в казанской земле вновь вспыхнуло восстание черемисов и нагорных людей. Иоанн, сохраняя хладнокровное спокойствие, тут же приказал начать наступление на Казань, перебросив туда войска с западных границ во главе с Федором Шереметевым и Дмитрием Хворостининым. Шведскому королю же велел писать «миролюбивое» послание с предложением перемирия.
Немного времени спустя в апреле состоялась казнь одного из знатных воевод, бывшего опричника и героя битвы при Молодях Никиты Романовича Одоевского. Ему были приписаны старые вины – будучи родным братом супруги Владимира Старицкого, он состоял в заговоре семилетней давности, и вот лишь теперь его настигла кара. Иоанн, как известно, не умел прощать. Но действительно ли за князем была такая вина, нам неизвестно.
Раненый Михаил Яковлевич Морозов прибыл в Москву. Он был уже далеко пожилым человеком, всю свою жизнь проведшим в походах и управлении страной. Теперь же едва унес ноги после недавнего поражения. Лежа без сил, узнал, что он назначен воеводой в Серпухов, но уехать пока не мог по причине слабости тела, да и незаживающая рана
