вот, эти портреты привели его в церковь. Он зажмуривался и, бывало, что и священников видел. Всех рисовал. И как-то с началом этих событий, стал с бабушкой ходить в церковь. А самое интересное – перед смертью повенчался с ней.
Алов: – История…
Андрей: – Коля, я вот думаю, что многим и не надо знать, чего им не дано. Чтобы душа не смущалась. Если человек верит, Господь ему поможет. А война…Сам знаешь – она не прекращалась. У нас же есть прибор (указывает на сердце), чтобы различать, что правда, а что ложь.
Алов: – Мне кажется, что многое стало размытым. Добро. Зло. Стараются смешать всё в кучу, чтобы было труднее разобраться.
Андрей: – Да всегда так было. Всегда.
Алов: – Не сказал бы…
Андрей: – Было и будет.
Алов: – Написано же у апостола Павла… В последние дни наступят времена тяжкие. Люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы… Не помню, как дальше.
Андрей: – Не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежеле боголюбивы…Коленька, милый…Последние времена начались с приходом Христа. Понимаешь?
Алов: – Андрей, как же…А времена перед приходом Антихриста? Разве не об этом пишет апостол Павел?
Андрей: – Коля, давай так: времени нет. Ты же читал блаженного Августина.
Алов: – Как бы нет…Но все равно есть. Мы же в физическом мире живем. Не духи бесплотные.
Андрей: – Ты никогда не думал, почему книги лучших писателей можно читать в любые времена? Почему там ощущение времени отходит на второй план? Описания какой-то эпохи, царств, разнообразных деталей жизни материальной – это интересно, не спорю, но эти произведение вторичны. Они словно музей или старая библиотека. Но когда ты читаешь то, что написано 2000 лет назад о человеке… Историю человеческих терзаний и поступков. Историю, которая могла бы произойти в любую эпоху. Именно это захватывает тебя. Вот, Чехов. Кажется, что он написал свои комедии вчера. Что нет между нами временного разрыва. Никакого. Да тот же Апулей…Или Гомер. Разве не так?
Алов молчит.
Андрей: – Ну, родится завтра Антихрист. И что теперь? Что нам с того?
Алов: – Мне кажется, что чем больше людей будут это понимать, тем легче им будет.
Андрей: – Легче? А почему не тяжелее? Да Бог для каждого человека свою историю спасения пишет. Кому-то это знание, как камень, привязанный к ногам. Господу видней.
Почему мы все время пытаемся думать за Него? Да мы даже представить не можем Его мысли. Всё это гордость обыкновенная. Самомнение. Знаешь, что сказала одна моя знакомая поэтесса?
Алов: – О чём?
Андрей: – О том, как нужно жить на земле…Молиться и работать. Вот и всё.
Алов: – Так просто?
Андрей: – Писать это тоже работа. Не нужно человеку тут больше ничего.
Алов: – А любовь?
Андрей: – Любовь – это тоже работа, или молитва. И лишь изредка благодать.
Алов: – Не знаю, Андрей…Чересчур простая формула.
Андрей: – Сегодня лозунг мира сего какой? «Люби себя!» А у нас с Богом заключен завет. «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною».
Алов: – Разве я возражаю?
Андрей: – А мы от сна пробудиться никак не можем… От сна греховного. Кому нужна твоя высшая математика, если столько людей даже таблицу умножения не могут осилить.
Алов: – Ты о моих рассуждениях?
Андрей: – Конечно. Сколько спит, сколько бродит слепых со слепыми поводырями, сколько падает… Иной человек всю жизнь прожил, а так ничего и не понял. А берется судить да рассуждать о том, чем ни ведает ни сном, ни духом.
Алов: – Андрей, ты не волнуйся. Я все понимаю…
Андрей: – Ладно…Что-то я разошёлся. Может выпьем?
Алов: – Ты же знаешь… Я почти не пью.
Андрей: – Извини. Но ты у меня редко бываешь. Для меня это событие. По чуть-чуть?
Алов: – Андрей, я не буду. Не люблю я эти разговоры в духе русской интеллигенции. Выпить и начать рассуждать о высоком. Умничать. А если мы выпьем, так все и будет.
Андрей: – Что ты…Я пью только для здоровья и веселья, так сказать. Какие философские разговоры? Что ты…Да и слово интеллигент для меня давным-давно ругательное.
Алов: – Эх, Андрей…Не чувствуешь ты, что времена наступили страшные. Страшные для души. Не для тела. Для тела все как будто бы и хорошо. Хотя и не везде, и не всем.
Андрей: – По мне времена всегда одни. Не чувствую я ничего.
Алов: – Может быть тебе так легче. Ты сейчас что-то пишешь?
Андрей: – Пишу. Пишу роман.
Алов: – О чем же?
Андрей: – О русских юродивых. Я так думаю, что в этом мире это самое правильное.
Алов: – Такой образ жизни?
Андрей: – Да. Ведь в других культурах такого не найти. Разве что едва похожее…Стать безумным ради этого мира, и победив свое греховное «Я», жить с Господом. Мы все такие серьезные, умные…Считаем, что это мир нужно тоже всерьез воспринимать. Следовать условностям и правилам этого мира. Да пыль он и сор. Такая же пыль, как и мы.
Алов: – Ну, что же ты такое говоришь, Андрей? Мир, как творение Божие, прекрасен…
Андрей: – Как творение Божие – да. Только греховные человечки превратили этот мир в безобразное НЕЧТО.
Алов: – У кого внутри все чисто, тому и снаружи хорошо. Не волнует его то, что вокруг. Не тревожит. А красоту творения можно каждый день созерцать.
Андрей: – И я об этом же говорю. Только для меня существуют разные миры. Мир Божий и мир, как греховная субстанция. Мир страстей человеческих.
Алов: – Мне кажется, что мир наш видимый – это зеркало, которое запылили, замазали грязью, поэтому и видим все искаженным. А вовсе не разные это миры, Андрюша.
Андрей: – Может и так…Ты, знаешь, в какой-то я тоске последнее время. Беспричинной. Грусть какая-то. Безжалостная. Мать приезжала. Старенькая уже совсем. Но бодрится. В Бога совсем не верит. Так сердце сжалось. Неужели никогда не увидимся с ней?
Алов: – Кто ж знает?
Андрей: – И мне кажется, что нет никакого движения. Для самого себя – я всё хуже. С каждым годом. Может, я что-то не так делаю? Не так живу?
Алов: – А сам как думаешь? Всем хочется стать лучше. Хочется быть чище, умнее, рассудительней. Мне кажется – главное – стать хоть немного лучше, чем ты был. Чем ты есть.
Андрей: – Лучше? Главное – не стать хуже. Но где эта точка отсчета? С какого места? Меня после крещения еще года три мотало. Стать лучше, чем ты был вчера? Или год назад? Где это твое истинное Я? В младенчестве? Где этот, едва достижимый идеал, Коля…Я не представляю, как люди становились преподобными.
