золотыми лаврами на околыше навсегда врезались в благодарную народную память и сохранились в ней в качестве образца имперской представительности.
Несмотря на 18 лет своего правления, Брежнев оставил народ равнодушным, зато бывший шеф КГБ Юрий Андропов, придя к власти, вызвал любовь к себе с первого взгляда, что опять-таки не говорит в пользу политических вкусов народа, если исходить из общепринятых западных стандартов. Именно по закону обратной связи, то есть под влиянием и давлением этих вкусов — противоположных западным — советское правительство и менялось на протяжении последних десятилетий в направлении к народному идеалу — сталинизму.
Связь между Кремлем и народом, пусть невидимая, далеко не сразу и не всегда уловимая, тем не менее достаточна прочна, может быть даже более прочна, чем в развитых демократиях. Иногда эта связь выражается в своего рода негласных договорах между Кремлем и народом — наподобие того, который закреплен в известной формуле: “Правительство делает вид, что платит, а народ делает вид, что работает."
Здесь, однако, — на производственно-экономической почве — между Кремлем и массами возникают трения, разногласия и взаимные претензии: народ считает своих вождей паразитами и эксплуататорами, а вожди свой народ — бездельниками и пьяницами.
Между кремлевскими руководителями и управляемыми ими массами в самом деле пропасть: социальная, бытовая, экономическая. Они живут в разных мирах. Только Кремль имеет допуск к той информации, которая доступна обывателю любой демократической страны, только кремлевским обывателям доступны те лекарства, которые можно купить в любой западной аптеке; те гастрономические яства и предметы первой необходимости, за которыми москвич, как первобытный охотник, охотится целыми днями и которые совершенно недоступны советскому провинциалу, находятся в холодильнике, на столе или в шкафу кремлевских жителей в таком же неограниченном количестве, как у среднего гражданина США.
Неудивительно поэтому, что член Политбюро живет на 15 лет дольше простого советского гражданина мужского пола.
Все это вызывает — и не может не вызвать — в народе глухую ненависть к “красным буржуям". Поэтому такой безусловной поддержкой пользовалась в низах начатая Андроповым в верхах борьба с коррупцией, которая на самом деле была борьбой за власть. А если взглянуть чуть под другим углом, борьбой за перераспределение дефицитных благ, которые в СССР доступны только партийно-правительственной знати и обслуживающему персоналу (писателям, журналистам, ученым и т. д.) Взамен того, по выражению Милована Джиласа, “нового класса" партократов, состарившегося не только физически, но и политически, Андропов начал создавать новый “новый класс", который опоздал к обеденному столу и сейчас торопится наверстать упущенное. Процесс этот можно назвать омоложением кадров, перекачкой, переливанием крови, перераспределением сословных привилегий от старого “нового класса" к новому “новому классу", как угодно, в зависимости от угла зрения и оценки.
Яркий пример противоречивости этого процесса представлял собой сам Андропов.
На последнем этапе своей борьбы с коррупцией он дошел, наконец, до дочери Брежнева и начал против нее дело о присвоении чужих драгоценностей, воспользовавшись ее слабостью к предметам роскоши. Однако достаточно сравнить похороны Брежнева и похороны Андропова, чтобы воочию убедиться, насколько именно дети Андропова были далеки от провозглашенной их отцом пролетарской аскезы. Как раз родственники Брежнева, включая затравленную Андроповым Галину Леонидовну Брежневу, были одеты на его похоронах в ничем не примечательные, дурно сшитые черные траурные одежды, мало отличаясь от прочих советских граждан. В то время как на похоронах Андропова, где советский народ впервые познакомился с его семьей, — его сын, дочь, невестка и прочая родня явились на Красную площадь как на аристократический прием либо на пушной аукцион в качестве модельеров. Они прямо-таки поразили телезрителей (даже западных, что говорить о советских!) роскошью импортных дубленок, отечественных норок, голубых песцов, горностаев и прочих атрибутов той самой “красной буржуазии", борьбой с которой Андропов завоевал народную популярность. Здесь, пожалуй, применима формула польскою поэта Януша Шпотанского: “Преследуя коррупцию он впал в такой благородный пыл, что опомнился только тогда, когда сам себя схватил за руку".
Советский обыватель куда меньше западного осведомлен о жизни и нравах кремлевских вельмож. Например, он ничего не знал о том, что в официальной поездке по Скандинавии Хрущева сопровождала вся его семья (в общей сложности 12 человек), включая детей и внуков, и западная пресса окрестила его скандинавский визит “семейным пикником".
Или другой пример. Советскому народу не было известно о том, что Брежнев был страстным коллекционером дорогих иностранных автомобилей, в то время как для простого человека в СССР даже автомобиль отечественной марки является предметом недоступной роскоши — во-первых, по цене, во-вторых, по дефициту. Поэтому ему тем более было бы любопытно узнать, что в какую бы страну Брежнев ни отправлялся с государственным визитом, в каждой он ожидал получить в подарок очередной автомобиль новейшей марки. Почти всегда его надежды сбывались, и у него постепенно составился личный автопарк из подаренных ему иностранных лимузинов, включая “ролс-ройс".
Впрочем, маловероятно, чтобы брежневский “роллс-ройс" переходил из рук в руки его наследникам, тем более за короткий срок — 28 месяцев — они сменились трижды. В коллекции Брежнева иностранных автомобилей было достаточно для всех членов Политбюро, так что не было необходимости манипулировать с одним и тем же заезженным роллс-ройсом. В 1972 году Никсон привез ему в Москву черный “кадиллак-седан". Именно на эту марку указал советский посол в США Анатолий Добрынин Киссинджеру в качестве желательного для Брежнева подарка. На следующий год, во время ответного визита в Америку, Брежнев получил темносиний линкольн “континенталь", с роскошной черной велюровой обивкой. От западногерманского канцлера Вилли Брандта, опять же по предварительному “застенчивому" намеку советского посла, Брежнев получил обошедшийся боннскому правительству в 12 тысяч долларов “мерседес-450", который он тут же на месте и опробовал. Вскочил в машину и, игнорируя немецкие знаки, помчался на бешеной скорости к Рейну, подскочил на выбоине и покалечил машину. После этого он объявил, что ему не по вкусу серебстисто-серый цвет автомобиля, который сразу же был заменен на новый, цвета голубой стали.
Для уже впавшего в детство Брежнева было горчайшим разочарованием, когда на закате его жизни новый западногерманский канцлер Хелмут Шмидт, то ли из свойственной ему прижимистости (в правительстве Брандта он был министром финансов), а скорее под давлением изменившейся от детанта к холодной войне международной ситуации, вместо страстно ожидаемой и официально заказанной новейшей модели западногерманского автомобиля преподнес советскому генсеку старинной охотничье ружье. Брежнев не знал, что с ним делать, ибо будучи заядлым охотником, ни в каких “антиквариатах" в этой области не разбирался.
Брежнев не был во всех смыслах дорогой гость для своих западных хозяев — его визиты не только
