Культура лайт, написано на хоругвях нынешних менеджеров. Наверное, и она должна быть, но не она же одна. И не брюзжал бы я, видит Бог, если бы не чувствовал, как эта лайтизация ласково, но неумолимо вытесняет мое представление о культуре и мне подобных. Куда?
Ну тех, кто построптивее, в резервации, конечно; унесем, мол, зажженные светы[658].
А остальных… Да на лавочки, на лавочки же – даром, что ли, расставили их по всей столице. Отдыхайте, мои дорогие, мои неуспешные, – и приветственным гимном встречайте тех, кто и вам наконец-то нашел достойное вас место.
* * *
Позвонила как-то одна литературная дама – поздравить меня с Днем защитника Отечества.
– Спасибо, – говорю, – но я вообще-то не военнообязанный и никакого оружия, опаснее рогатки, сроду в руках не держал.
– Это неважно, – отвечает. – Можно ведь Отечество защищать и духовно.
– Да я, – бормочу, – по духовной части тоже как-то не очень.
– А разве, – мне в ответ, – ваш журнал, как Брестская крепость, не защищает нас всех от варваров?
И я умолк, потрясенный величественной фантазией моей симпатичной собеседницы.
* * *
– Здравствуйте, – еще один милый девичий голос в телефонной трубке.
– Здравствуйте, – отвечаю.
– Это из журнала «Русский пионер»[659]вас беспокоят. Хотим пригласить вас на наше… – Звучит название мероприятия и место его проведения.
– Спасибо, – отвечаю. – Но вы ведь, надеюсь, приглашение еще и пришлете – по имейлу или там на бумаге.
– Да, конечно, с курьером. Вам, наверное, удобнее в театр, как обычно?
– Какой такой театр?!
– Ну, в «Современник». Вы ведь Галина Борисовна Волчек?
– Извините, – говорю.
– Ой, это вы меня извините, – вежливо отвечают мне.
В трубке длинные гудки. Отбой. Так что у этой сценки и название есть – «Не задавайся».
* * *
Есть люди умные. Есть дураки. А также есть непримиримые, принципиальные и бескомпромиссные[660]. Иметь с ними дело – Господь не приведи. Уж лучше с дураками.
* * *
Ноябрь 2013 года. Университет дружбы народов. Российское литературное собрание, затеянное Владимиром Ильичем Толстым.
Оглядываю писательскую толпу: «Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы. Попробуйте сразиться с нами!»
Встретились люди, которые, случается, двадцать лет до этого не здоровались друг с другом. Обнимаются, обмениваются книжками (а на то и писатель, что своя книжка у него всегда при себе). И тут же – я ведь сказал: на то и писатели – лезут в спор.
Вполне, кстати, цивилизованный. Без привычного мордобоя. Было впечатление, что все настроены очень благожелательно – даже по отношению к власти.
Но это в кулуарах. А вот когда собрались в зале, и Путин приехал, и речи пошли, возникло, мне показалось, напряжение: нами опять вроде бы пробуют командовать.
И я вспомнил фразу из не пошедшей в «Знамени» статьи: «Писателями управлять – все равно что кошек пасти».
* * *
Чувствую себя что-то неважно, настроение подавленное… «Что же удивительного, – говорит мне приятель, – если не исключено, что год литературы окажется последним для того дела, на какое ты жизнь потратил».
«Да нет, – возражает другой добрый мой товарищ, – мало ли чем нас пугали, вот Великий пост пройдет, даст Бог, и на этот раз переможемся».
«Будет вам сокрушаться, – вступает третий. – Ничего, на самом деле, личного нет, ничего возвышенного. Всего-навсего заурядный весенний авитаминоз, да к тому же магнитные бури никто не отменял».
И слушаю я это своих друзей-умников, а сердцу неймется. Откуда бы, право, такая хандра?.. Да не хандра это, сам себя поправляю, а тоска.
Русская тоска.
Слово, говорят, не переводимое ни на какие иностранные языки – как «спутник», «погром» и «перестройка».
И так, боюсь, знакомое, так без перевода понятное всем, кого угораздило здесь родиться…
* * *
Уже не всё успею.
И не впрыгну уже в поезд, набирающий скорость. И – для первой же юбки – не порву повода. И былой уверенности в себе не обрету.
Не жаль.
И только одно теперь вызывает у меня досаду: что не жаль.
P.S. Не пугайтесь. Это стихотворение. Наверное, в прозе. Но не исключено, что и верлибр. Лирический.
* * *
И тоже к вопросу о русской тоске. Конец уже 2014-го. Очередное многошумное писательское сборище, и я, заскучав, выхожу покурить. А на ступеньках сталкиваюсь с давним своим товарищем – поэтом, и, разумеется, прекрасным. Глянул он на меня острым глазком и спрашивает, будто пароль, заговорщицким голосом: «Путин – х…о?»
Я только посмотрел на него поверх очков.
Но товарищ мой не унимается: «Ты ватник[661], что ли?»
И снова я на него посмотрел, чтобы нарваться на вопрос следующий и уже, спасибо, последний: «Нет, ты мне все-таки скажи – ты за Россию или за Украину?»
Что я ответил, неважно. А теперь думаю, мог ли бы другой, но тоже, разумеется, прекрасный поэт меня вот также вот проверить вопросом: «Крымнаш?»
Наверное, мог бы.
Но… так меня пока что еще не проверяли.
* * *
Если что меня и изумляет в согражданах, то это укоренившаяся манера всех, кто исповедует иную, чем наша, веру, считать непременно либо недоумками, либо подонками. Чуть шаг, чуть два в сторону от того, что мы полагаем истинным / нравственным, как мы сразу же подозреваем нечистоту помыслов, рабью натуру, умственную слепоту или прямую своекорыстность.
