– Пошлите за Джорджем Дугласом, – обратилась она к Мэри Сетон. – Спросите его, что это значит.
Она могла бы спросить стражников, но это были грубые мужланы, которые бы с удовольствием притворились, что не поняли вопроса. Джордж хотя бы вел себя прилично и единственный во всем замке не насмехался над ней. К тому же он был красивым молодым человеком, хотя казался немного не от мира сего.
Быстрая, как змея, в ее сознании промелькнула мысль: «Может быть, Джордж принесет мне перо и бумагу». Внезапно она устыдилась своей мысли. Но понимание того, насколько строгим было ее заключение, в сочетании с пониманием, что она не может рассчитывать на какую-либо помощь извне, приводило ее в ярость. «Если они относятся ко мне подобным образом, как можно винить меня в том, что я буду пользоваться любыми подручными средствами? Они отняли у меня все. Не осталось ничего, кроме сочувствия, которое я могу пробудить в чьем-то сердце. Если я не могу написать друзьям за пределами замка, то должна завести друзей в замке».
«Интересные мысли для мертвеца, – с приятным удивлением произнес голос ее разума. – Я же говорил, что нужно подняться со стула, миледи».
Джордж Дуглас с неуверенным видом стоял в дверях. Он был действительно хорош собой: очень бледная кожа, васильковые глаза и густые волнистые темные волосы. Это было приятно, так как Мария испытывала неприязнь к рыжим волосам и веснушкам, часто встречавшимся у Дугласов, – возможно, потому, что они напоминали ей о Мортоне.
– Вы звали меня, мадам? – спросил он.
– Мастер Дуглас, почему замковая пушка дала троекратный салют? – спросила она, закутавшись в шаль. – И почему разложили праздничный костер?
– Я… я… пусть отец вам скажет! – выпалил он, побледнев еще больше. Прежде чем Мария успела остановить его, он выскользнул наружу и оставил ее стоять посреди комнаты. Она стала ждать, преисполнившись недобрых предчувствий. Наконец появился хромающий лэрд Уильям Дуглас с тростью в руке.
– Добрый сэр Дуглас, – она попыталась изобразить любезный тон. – По какому случаю в замке устроили торжественный салют?
Помаргивая, он уставился на нее. Что за слабый, тщедушный человечек! Он казался гораздо старше своих тридцати четырех лет, как будто был сделан из гораздо более хрупкого материала по сравнению со своим сводным братом лордом Джеймсом. Казалось, Джеймс присвоил весь хороший строительный материал из утробы своей матери и оставил Уильяму лишь жалкие крохи.
Уильям откашлялся, достал носовой платок и шумно высморкался. Потом он убрал платок, оперся на трость и сказал:
– Сегодня мы отмечаем славное семейное торжество. Фортуна Дугласов поднялась высоко как никогда. Мы получили нового короля Шотландии, и мой брат, лорд Джеймс, будет регентом.
Ее охватила холодная дрожь, несмотря на теплый июльский день:
– Сегодня?
– Да. Сегодня в Стирлинге маленький принц был помазан и коронован.
– Сегодня?
– Не более двух часов назад, миледи.
– Ох! – Для Марии это известие было равносильно физическому удару, и она упала на колени. – О небо, сжалься надо мной! – воскликнула она и разрыдалась.
Еще несколько мгновений назад она не понимала, что может потерять что-то еще.
* * *
Дни тихо проходили за днями. После шести недель бурных событий, каждое из которых было еще более шокирующим и болезненным, чем предыдущее, казалось странным, что ничего не происходит. Мария проплакала несколько дней, потом лежала целыми днями, иногда гуляла, молилась или читала. Постепенно и независимо от нее время снова обрело смысл, и она больше не лежала ночами без сна и не дремала дни напролет. Она вела счет дням и даже отмечала именины святых, хотя к ней так и не допустили католического священника. Она работала над вышивкой по эскизам Мэри Сетон. Аппетит понемногу вернулся к ней, и время от времени она выпивала довольно много вина. Она написала Мелвиллу и попросила его прислать кое-какую одежду из Холируда.
Ее переселили в квадратную башню на другой стороне двора, в ее старые апартаменты, знавшие более счастливые дни. Ее гобелены – серия из десяти охотничьих сцен на желтом и зеленом шелке – снова украшали стены, отделанные и оштукатуренные заново, пока она находилась в другой башне. Здесь были широкие камины и даже ниша у восточного окна, служившая католической молельней. Туда принесли образ Мадонны (хранившийся в кладовой, после того как семья обратилась в протестантство), а рядом она повесила распятие.
Некоторым образом Марии не хватало уединения круглой башни, потому что теперь она находилась пугающе близко к членам семьи Дугласов и они могли пристально следить за ней. Судя по всему, именно поэтому ее решили переселить сюда. С другой стороны, она сама могла наблюдать за ними, изучать их и знакомиться с их привычками и слабостями, а также часто встречаться с Джорджем Дугласом. Она специально посматривала на него из-под опущенных ресниц и стала ловить на себе его взгляды. Когда он замечал это, то заливался краской.
Джордж был человеком, которому следовало бы родиться по меньшей мере двести лет назад, а может быть, даже служить при дворе короля Артура. Они с Босуэллом были единственными людьми, которые действительно верили в решение разногласий в открытом поединке. Он и Босуэлл… возможно, они во многом походили друг на друга, особенно в ранней юности Босуэлла, до того как отец научил его, что мир – это грязное место, где настоящий рыцарь не может рассчитывать на успех. Босуэлл…
Мария сидела и мечтала о Босуэлле, гадая о том, где он находится и что с ним происходит. Судя по сдержанным разговорам Дугласов, Киркалди еще не догнал его на севере. Однажды она слышала, как Линдсей говорил, что Босуэлла нужно убить, когда его захватят в плен, а лэрд ответил: «Не стоит делить шкуру неубитого медведя».
Рутвен внезапно исчез с острова. Линдсей ворчал, что он сам с радостью сделал бы то же самое, если бы кто-то избавил его от этой тяжкой обязанности. Но Мария не знала причины отъезда Рутвена. Ей было приятно, что больше не придется встречаться с ним, хотя он на удивление любезно вел себя после того позорного предложения. Вероятно, в конце концов он устыдился своего поведения, как подобает дворянину.
Мария уговорила Джорджа принести ей перо и чернила, хотя не смогла найти никого, кто мог бы передавать ее письма. «Со временем я найду выход», – думала она. Между тем она с радостью взялась за перо: это помогало ей чувствовать себя более сильной. Она заметила, что Джордж имеет склонность защищать проигранные дела – его волновали старинные монастыри, крестовые походы, Троя, Карфаген и Константинополь. Вероятно, она казалась ему такой же жертвой несчастных обстоятельств, а потому привлекала его.
До нее дошли слухи о возвращении лорда Джеймса в Шотландию. Он явно не торопился и проехал через Англию, где посоветовался с Елизаветой и Сесилом и наконец вернулся в Эдинбург. Она знала, что он приедет в Лохлевен, и радовалась тому, что у нее есть две недели для отдыха и подготовки к встрече с ним. Он должен убедиться, что она снова стала собой: спокойной, здоровой и умеющей мыслить ясно. Когда он поймет это, то предпримет меры и отменит все, что совершили лорды в его отсутствие. Он не примет регентство и порекомендует вернуть ее на трон, если…
