тем более что мне, вероятно, придется говорить о некоторых из этих вопросов впоследствии, когда я буду рассказывать о царствовании Императора Николая II, но я не могу не припомнить одного весьма интересного факта.
Факт этот интересен в том отношении, что это было так недавно, еще не прошло с того времени и двадцати лет, а между тем теперь кажется совершенно невероятным, что в конце прошлого XIX столетия могли быть возбуждаемы такие вопросы, которые, собственно, могли возникать лишь в Средние века (см.: Воспоминания. Царствование Николая II. Т. I. С. 468).
Я возбудил и старался двинуть вопрос о переселении из Европейской России в Сибирь по мере сооружения Сибирской дороги.
Вопрос этот был поставлен мною в записке, которая, как я уже раньше рассказывал, обсуждалась в особом совещании как вопрос основной.
Совещание пришло к решению о планомерном сооружении Сибирской дороги и об организации для этого Сибирского комитета.
В моих понятиях устройство Великого Сибирского Пути неразрывно связывалось с вопросом о переселении. Этим путем, с одной стороны, разрежалось население в Европейской России, и там (в Европейской России) являлось более свободы для земельного быта крестьян, а с другой стороны, этим оживлялась великая наша сибирская окраина; затем благодаря переселению можно было надеяться на то, что Сибирский Путь в близком будущем сам себя будет окупать.
Между тем мысль о переселении не только не встретила сочувствия, но встретила скрытое противодействие. Противодействие это основывалось на крепостнических чувствах и идеях.
Многие из наших влиятельных частных землевладельцев-дворян и их ставленники в бюрократическом мире Петербурга, а прежде всего министр внутренних дел Иван Николаевич Дурново, считали эту меру вредной. Они утверждали, что мера эта может иметь дурные политические последствия; а в сущности говоря, при откровенном разговоре и суждениях об этом деле ясно выражалась крепостническая мысль, а именно: если крестьяне будут выселяться, то земля не будет увеличиваться в цене, потому что известно, что чем больше количество населения, тем более увеличиваются и цены на землю; это, с одной стороны, неудобно – невыгодно для частных землевладельцев, потому что рост ценности на землю если и будет, то будет меньше; а с другой стороны – рабочих рук будет меньше, а поэтому и за обработку земли придется платить больше. А желательно, чтобы не помещик искал рабочих, а рабочие умирали с голоду от неимения работы, тогда рабочие руки будут гораздо дешевле, а потому и лучше.
Поэтому в одном из заседаний Сибирского комитета вскоре после его открытия вопрос о том, желательно ли для общегосударственных интересов переселение крестьян из Европейской России в Сибирь или нежелательно, был поставлен во всем объеме принципиально.
И, несмотря на возражения и не столько возражения, сколько вообще желания вопрос этот похоронить, проявленные со стороны некоторых членов Сибирского комитета во главе с министром внутренних дел Дурново, возражавших против моей мысли о том, что эта мера благая, благодаря поддержке Бунге эта моя идея получила апробацию Сибирского комитета и прежде всего его председателя Наследника Цесаревича.
В этом заседании Наследнику Цесаревичу, будущему Императору Николаю II, в первый раз пришлось определенно высказаться по большому политическому вопросу и высказаться в том смысле, который в те времена почитался либеральным и даже более – в те времена такая моя идея почиталась революционной; точно так же как в 1905 году, да и до настоящего времени, моя идея о необходимости перемены государственного строя на началах 17 октября, или, попросту говоря, манифест 17 октября, дала мне в глазах всех патриотов аттестацию революционера.
Теперь уже не составляет вопроса: есть ли переселение крестьян из Европейской России в Сибирь благо или нет? Я думаю, многие были бы удивлены, узнав, что еще 18 лет тому назад это считалось вредом и правительство принимало все меры в административном порядке для того, чтобы крестьяне были пригвождены к своей земле, чтобы население там, где оно скучено, увеличивалось еще более для увеличения цен на землю и главным образом для того, чтобы ценность рабочего труда была низка.
Император Александр III, конечно, утвердил журнал Сибирского комитета, в котором была выражена идея о полезности переселения для общегосударственных интересов и идея о вреде искусственного затруднения этого переселения.
Император Александр III был очень набожный, православный человек, но это не мешало ему быть в некоторых случаях и очень строгим даже и с высшей иерархией.
Я помню такой инцидент: хоронили Великую Княгиню Екатерину Михайловну, дочь Великого Князя Михаила Павловича, жену Принца Мекленбургского (обладательницу Михайловского дворца); процессия вышла из Михайловского дворца и пошла в Петропавловский собор; певчие, как обыкновенно, конечно, шли раньше гроба, перед духовенством, потом шло духовенство, а затем катафалк; за катафалком все время шел пешком Император Александр III, свита, высшие лица, между прочими и я как министр.
Когда мы вошли в Петропавловскую крепость, то, подходя к собору Петропавловской крепости, духовенство и певчие остановились около собора, и вдруг я вижу, что у певчих крайне засаленные и замаранные одеяния, на что обратил внимание и Император, которого это ужасно покоробило.
Когда митрополит (а в то время митрополитом был Палладий) отслужил литию и должен был входить в собор, Император подошел к Палладию и сказал ему:
– Посмотрите, владыко, как певчие одеты, ведь это просто постыдно.
Этот бедный старец Палладий весь затрясся.
Неизвестный художник.
Портрет Великой Княгини Екатерины Михайловны. 1850
Император Александр III, хотя и относился к Великой Княгине Екатерине Михайловне очень благосклонно, но, однако, тем не менее он был очень гневен на К. П. Победоносцева за следующий случай.
Когда Великая Княгиня Екатерина Михайловна умерла, то она оставила завещание, которое составлял Победоносцев. Между прочим в этом завещании было написано, что Великая Княгиня оставляет Михайловский дворец старшему сыну (или, кажется, сыновьям).
Великая Княгиня жила в Михайловском дворце потому, что этот дворец принадлежал ее отцу, но, собственно говоря, этот дворец Императорский, принадлежащий вообще Царскому дому; Великая Княгиня имела только право в нем жить, но дворец этот ей не принадлежал. По праву же, если можно так выразиться, «давности», так как Великая Княгиня давно уже в нем жила и была особенно всеми уважаема и так как в составлении этого завещания участвовал К. П. Победоносцев, с которым она была в очень хороших отношениях, т. е. Победоносцев был близок с ее семейством, то в этом завещании был помещен пункт, что дворец она оставляет своим сыновьям (кажется, сыновьям, а не сыну).
Когда Великая Княгиня Екатерина Михайловна была уже на смертном одре, перед смертью она просила к
