вскоре после этого у него диагностировали рак. Он умер на позапрошлой неделе.
— О, его звали Ритер?
— Да, — подтверждает Роберт и достает молоко из холодильника.
— Я читала объявление в газете. Их было очень много.
— Да, было прилично.
— Роберт, — говорю, пользуясь благоприятным моментом, — маме нужно, чтобы я снова была в клубе в субботу через шесть недель. Будет ли это нормально?
Роберт улыбается, как я и предполагала. Мама внимательно за нами наблюдает. Он смотрит на календарь на стене и считает недели.
— Это будет двадцать второе, верно?
— Да, двадцать второго.
Мама кивает и достает из сумочки дневник.
— Да, все в порядке, — отвечает он, и я благодарно улыбаюсь ему.
* * *
Вечером мы с Сарой и Фрэнком идем в очень идиллический ресторан с фантастически красиво оформленным задним двором. «Как будто из фильма», — думаю я и восхищаюсь многочисленными растениями, старыми каменными стенами и искусной иллюминацией. Атмосфера действительно классная. Если еда будет вполовину такой же, это может стать моим новым любимым местом в городе. Сара и Фрэнк обнаружили эту жемчужину и пребывают в полном восторге.
— Кстати, меня вызвали, — говорит Сара, пока мы ждем выпивки.
— Действительно? По какому поводу?
— Потому что за ним начали следить, когда он был со мной. Я совершенно не знаю, что какие дела прокручивал Марек, но прокурор хочет допросить меня об условиях жизни, особенно о жилищных условиях и подарках, которые он мне дарил.
— Сара подумывает не упоминать «пояс верности», — усмехается Фрэнк и берет Сару за руку.
— Что за подарки он тебе сделал, чтобы заинтересовать прокурора?
— Нижнее белье Victoria’s Secret, сарафан от Vera Wang, брючный костюм Gucci. Что-то в том же роде.
— Ну, — говорит Роберт, немного сбитый с толку, — это не так уж невероятно дорого или необычно… В частности, белье Victoria's Secret действительно не так уж и дорого. Бюстгальтеры стоят около пятидесяти евро.
Я бросаю на Роберта недоуменный взгляд. Откуда он так точно знает, сколько стоят эти бюстгальтеры?
— Это даже не главное. Дело в том, что Марек летал со мной в Лос-Анджелес на шопинг. Дважды за четыре месяца.
— Ох. Ну, это уже выглядит совершенно иначе. Вы были в Лос-Анджелесе дважды?
— Да, — радостно отвечает Сара, — а после второго раза он натянул поводья, и стало плохо. Он, наверное, думал, что сделал мне достаточно добра, и теперь моя очередь.
— Он тоже ездил с тобой в Лос-Анджелес? — спрашивает меня Фрэнк, и я качаю головой.
— Нет. Он был со мной только один раз в Брегенце. И мы ничего там не покупали.
— Чем же вы занимались?
Я прочищаю горло и смотрю вниз.
— М-м-м, он пошел на фестиваль, а меня связал и оставил ждать на кровати в отеле, пока не вернется.
Я вижу, как Роберт рефлекторно сжимает кулак. Такие истории его бесят. Никогда нельзя оставлять связанную нижнюю одну, никогда! Можно покинуть комнату в своих четырех стенах — тоже ненадолго — но никогда не покидать дом. В отеле должен оставаться в номере. Я знаю, о чем он думает: «Если бы у меня возникли проблемы, если бы бондаж оказался слишком тугим и кровообращение было прервано, или, в худшем случае: что, если бы отель загорелся?»
Я знаю, что Роберт никогда не оставит меня одну связанной, тем более тогда, когда у меня кляп во рту. Даже если не использует его, то никогда не выходит из комнаты более чем на четверть часа и находится в пределах слышимости. И обычно прокрадывается назад в спальню, стоит у двери, наблюдает за мной, созерцает объект, в который превращает меня. Он обожает лицезреть меня.
— Он особо не дарил мне подарков, — говорю я, быстро возвращаясь к нашей предыдущей теме.
Официантка приносит наши напитки и принимает заказ на еду. Сара рассказывает о допросе и разговоре с прокурором, о попытках Марека повлиять на нее.
— Он звонил моей маме, — делюсь я, и Сара тихонько смеется, качая головой.
— Марек в отчаянии. Мне его почти жаль. Но только почти.
— Точно, — говорит Фрэнк, — пожалуйста, не забывай, как он с тобой обращался. И, пожалуйста, не забывай, что он «запер» тебя.
— Да, — отвечает она и кладет свою руку на его, — но, пожалуйста, не забывай, как невероятно тебя это возбуждало.
— Возбуждало. Ну и?
— Роберта это оставляет совершенно холодным.
— Не мое, — говорит Роберт, обнимая меня за плечи. — Если я хочу Аллегру, мне не хочется искать ключи, отпирать замки, убирать металл. К тому времени, как закончу с этим, я забуду, чего действительно хотел. Особенно в моем преклонном возрасте…
Фрэнк улыбается и смотрит на Сару. Выждав для приличия две минуты, оба исчезают.
— Хм, как жаль… — говорит Роберт и оглядывается, — было бы слишком хорошо…
— Что? — спрашиваю я, кладя руку ему на бедро.
Мне нравится, что я всегда могу касаться его, что он не держит меня на расстоянии, чтобы создать искусственно холодную дистанцию. Демонстрация власти между нами присутствует всегда. Нам не нужны эти холодные игры — и я бесконечно благодарна за это. Вот так мне всегда хотелось жить. Это кажется правильным, наполняющим и освобождающим.
— Двор здесь очень красивый. Но теперь, когда Фрэнк и Сара собираются заняться сексом в туалете, можно рассчитывать на то, что нас выгонят отсюда с дальнейшим запретом еще до десерта.
Роберт улыбается и целует меня в висок. Я скрещиваю ноги, откидываюсь назад и наблюдаю за пламенем свечи на столе. Свет мерцает, и я представляю, как Роберт берет меня в дамской комнате. Наверное, сзади, прижав к двери. В туалете тусклое освещение, стены терракотового цвета, и преобладающий там красно-оранжевый мягкий свет делает все вокруг мягким и теплым. Ну да, запах чистящего средства для унитаза меня совсем не возбуждает, но Роберт все равно заткнул бы мне рот. И я бы чувствовала его запах.
— Нестрашно, — бормочу я и решаю наброситься на него сразу же по приходу домой, — десерт мне не нужен.
— М-м-м. И у меня есть ты. Раздвинь ноги, Аллегра.
— Что? — спрашиваю я, с ужасом глядя на него.
— Ты меня поняла, и советую делать то, что я говорю.
Я нерешительно ставлю ступни рядом, немного выпрямляюсь и раздвигаю ноги. Роберт не двигается. Посторонний человек, вероятно, даже не смог бы сказать, увидел ли он то, что я только что сделала. Роберт не собирается щупать меня между ног, он просто хочет посмотреть, послушаюсь ли я.
— Хорошая девочка, — шепчет тот мне на ухо, — ноги остаются открытыми весь вечер. Ты не закидываешь ногу на ногу, не скрещиваешь в лодыжках, ты просто все
