Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 146
окрестили гайдаровскую команду журналисты, это было уже немало. Шутка конца 1991 года, что наше правительство как картошка – то ли зимой съедят, то ли весной посадят – не оправдалась.
Положение в стране оставалось тяжелым, хозяйственная махина трудно перестраивалась на рыночные рельсы. Несмотря на очевидные сдвиги в экономике, реформа набирала обороты с огромным трудом и многочисленными сбоями. Под мощным давлением со всех сторон не удалось сохранить проводившийся в первое время жесткий курс на финансовую стабилизацию. Для финансовой поддержки старых индустриальных гигантов, для помощи аграриям и для социальных выплат под нажимом наших противников во главе с Верховным Советом вновь был запущен печатный станок. В результате летней масштабной денежной эмиссии осенью произошел резкий скачок цен. Усиливалось сопротивление реформам со стороны нагулявшей к тому времени политический вес оппозиции.
Первая жесткая критика от президента
С приближением назначенного на начало декабря VII съезда народных депутатов становилось ясно, что над правительством все больше сгущаются тучи. Признаки приближающейся грозы улавливались во внешне малозаметных, но все же ощутимых для нас переменах, происходивших в отношении Ельцина к экономической команде. Конечно, президент продолжал отстаивать курс реформ, поддерживал наши действия и защищал нас от нападок, но чувствовалось, что постепенно, как-то исподволь он начинает все больше дистанцироваться от повседневных проблем своего кабинета, от текущих вопросов экономических преобразований. Гораздо отчетливее этот новый принцип разделения ответственности между правительством и президентом был взят им на вооружение уже позднее, где-то в 1994 году, когда Ельцин оставил за собой лишь функции гаранта экономической реформы, явно отстранившись от частных, часто очень важных проблем экономической политики, особенно от частных ее неудач.
Определенные изменения в позиции Ельцина по отношению к правительству мы почувствовали уже к середине 1992 года. Во всяком случае, и события VI съезда, и последующие шаги президента по укреплению правительства хозяйственниками-практиками оставили ощущение некоторой недосказанности в вопросе о том, до какой степени Ельцин готов был сохранять последовательность экономической реформы и как далеко он согласен был идти в политических компромиссах с оппозицией, требовавшей ее «приземления».
Первые раскаты грома прозвучали в начале октября, когда деятельность экономической команды правительства была подвергнута президентом острой критике в его выступлении на заседании Верховного Совета. В этом выступлении Ельцин заявил о поддержке ряда направлений реформы, потребовав их дальнейшего ускорения. Он отметил, в частности, необходимость активнее проводить широкомасштабную приватизацию, стимулировать конкуренцию за счет акционирования государственных предприятий, развития предпринимательства, проведения антимонопольной политики, подчеркнул важность повышения темпов в осуществлении земельной реформы. И в то же время в чрезвычайно резкой форме Борис Николаевич раскритиковал деятельность правительства в целом и ряда его министров, особенно мою, Александра Титкина и Петра Авена. На правительство была возложена значительная доля ответственности за обострение проблемы денежной наличности и рост взаимных неплатежей. Было сказано, что спад производства вопреки прогнозам носит не структурный, а общий характер. В целом было заявлено о необходимости серьезной корректировки реформ. Причем это уже звучало не как требование оппозиции, а как точка зрения самого президента.
Никогда еще критика нашего правительства со стороны Ельцина не была столь откровенной и резкой. Она была болезненна еще и потому, что далеко не во всем упреки президента были справедливы. Они во многом прямо повторяли позицию того же «Гражданского союза»: «рынок – не самоцель», «слишком много макроэкономики в ущерб решению конкретных человеческих и хозяйственных проблем, то есть микроэкономики». Правда, сам Ельцин очень быстро намекнул нам, что критическое выступление на заседании Верховного Совета было для него в известной мере политическим ходом. Ему важно было показать, что оценка подконтрольных ему министров является прерогативой президента, а не парламента и что только в его воле решать, быть им в правительстве или нет. Президент дал нам понять, что при всей жесткости прозвучавших в его выступлении оценок идти на разрушение команды реформаторов он отнюдь не намерен. Мне лично он сказал об этом уже через несколько дней при нашей встрече в Бишкеке, где 9 октября 1992 года проходила встреча глав стран СНГ по экономическим проблемам. Я участвовал в ее подготовке и был включен в состав делегации.
Ельцин, встретившись там со мной, всячески меня ободрял. Проделал это Борис Николаевич с присущим ему артистизмом и с элементами работы на публику. Члены делегации встречали его у входа в отель, где нас разместили. Увидев меня, президент подошел и сказал: «Ну что, обиделся? Поди, сразу уходить собрался?» При этом президент довольно точно, хотя и утрированно изобразил мою слегка покачивающуюся походку, вызвав смех зрителей. «Не обижайся, – добавил Ельцин. – На президента нельзя обижаться. Лучше я тебя покритикую, чем оппозиция потребует твоей отставки. В общем, работай спокойно». По-своему это был мой звездный час. Наблюдавшая всю сцену государственная делегация, включая ближайшую челядь президента, ненадолго записала меня в любимцы Ельцина, почти в потенциальные преемники. Потом у меня состоялся разговор с президентом уже тет-а-тет примерно в том же ключе. В общем, вернулся я из Бишкека почти триумфатором.
Тем не менее неприятный осадок от разноса, учиненного президентом, конечно же остался. Тут следует учитывать, что значила тогда для нас фигура Ельцина, с каким почтением мы относились к каждому слову этого человека, мужественного бросившего весь свой авторитет на поддержку наших первых реформаторских шагов. Вообще надо сказать, что с нашей стороны отношение к Ельцину, особенно на первом этапе, носило характер, я бы сказал, легкого обожания. Я здесь, быть может, несколько отвлекаюсь от темы, но не могу не сказать о действовавшем на нас удивительном обаянии его личности. Конечно, он тогда еще был другим, по сравнению со второй половиной 90-х, более динамичным, менее забронзовевшим.
В последний раз я близко видел Бориса Николаевича Ельцина в роли президента как раз сразу после его отставки. Это было в Иерусалиме на праздновании 2000-летия христианства, куда уже объявивший о своем уходе Ельцин прилетел тем не менее как бы в ранге президента. Он произвел на меня впечатление тяжело больного, глубоко уставшего и равнодушного ко всему человека. Правда, оказавшись через несколько лет рядом с Борисом Николаевичем на VIP-трибуне теннисного матча, я вновь увидел живого, азартного, активного человека. Отдых явно пошел ему на пользу в человеческом плане.
А в начале 90-х, если Ельцин хотел оказать кому-то знак личного расположения, то устоять против его обаяния было очень трудно. Борис Николаевич, никогда не позволяя себе в отношениях с нами ни каких-то вольностей, ни излишней доверительности, умел создать особую легкую атмосферу контакта с работавшими с ним людьми. Я вспоминаю, например, самое первое заседание правительства, которое проводил президент. Оно, как и все другие заседания после переезда
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 146
