будто боялся, что я вынесу вердикт прямо сейчас, и тот будет окончательным и бесповоротным. Но я ничего не хотела решать сейчас… сегодня и вообще в ближайшее время… Сначала мне нужно было быть уверенной в будущем моего ребёнка, в своём, а тогда уж и размышлять, кто нужен в этом будущем и насколько.
Я аккуратно отняла руку и обняла себя за локти.
– Как думаешь, твои знакомые действительно помогут?
Мирон нежно обнял меня и поцеловал в шейные позвонки. Я вздрогнула от электрических мурашек: меня ломало от противоречий – он был таким трогательным, а я так неблагодарна… Как трудно было принять какое-то окончательное решение. И как стыдно…
– Это не знакомые, это мои друзья. А значит, будут делать всё, как для меня. Настя, не волнуйся, даже если у них ничего не выйдет, я всё решу. Деньги – не проблема…
– Вот уж не надо мне такого решения!– оттолкнулась я.– Никогда не принимала никаких подарков, тем более денег. Можешь считать это гордыней, но в должниках не ходила и не буду. Я только хочу вернуть своё, то, что у меня пытаются отобрать. И всё! Не обижайся, я уже говорила, что ты достойный человек, но такую помощь не приму. И закроем этот вопрос!
– Хорошо, самостоятельная ты моя,– с улыбкой подняв ладони, чуть отступил он.
А сердце снова заколотилось, выпрыгивая навстречу ему.
И вдруг опять зазвонил телефон. Я быстро вынула его и сжала губы, увидев имя звонящей.
– Нужна ещё какая-то помощь?– заботливо спросил Мирон, заправляя мне за ухо выпавшую прядь волос.
– Да, уволить нашего зама по коммерции,– сквозь зубы усмехнулась я и, отключив звонок, спрятала телефон в карман.– Никому жить не даёт, но с этим я и сама справлюсь…
Мирон снова потянулся ко мне, но я отклонилась и вздохнула:
– Мне, правда, пора…
Спрятав руки в карманы халата, очевидно, чтобы удержать себя от соблазна снова меня коснуться, Мирон решительно кивнул:
– Вот что, Василий тебя отвезёт домой, подождёт, пока приведёшь себя в порядок, и доставит на работу.
– Спасибо…
– Может, хотя бы позавтракаешь? Мария Петровна что-то уже приготовила…
– Нет, поеду,– уверенно отказалась я.
Мы вышли во двор. Уже знакомый водитель приветливо кивнул мне. Мирон дал Василию короткие распоряжения и открыл дверь для меня. Перед тем, как сесть, я замедлила лишь на секунду, подняла глаза на Мирона и, поймав его глубокий испытующий взгляд, сглотнула, и всё равно не смогла выговорить простое спасибо – горло вдруг стянуло.
– Я позвоню,– тихо произнёс он.
Боль вспыхнула в груди и осела тёплым пеплом в животе. Я благодарно моргнула и быстро села в машину.
* * *
Домой я ехала в прострации. Было ощущение, что снова земля уходит из-под ног. Но обнадёживало одно – я прекрасно знала, что это состояние временное, – кольцо Соломона снова работалоcontentnotes0.html#note_19.
В клинике всё было, как обычно, никто не умер из-за моего опоздания. Чуть сместился график, и только. Я попросила регистратора предупредить всех следующих клиентов. Лишь Гонорова заскрипела зубами, когда главврач, встретив в коридоре, участливо пожал мой локоть.
Весь день прошёл как на иголках. Я старалась абстрагироваться от личной ситуации и с головой ушла в работу с клиентами. Даже отменила перерывы и обед: любая свободная минутка вновь погружала в тревогу и неуёмные мысли о будущем. Порадовала только Илона, которая, зная, как я за неё волнуюсь, подробно рассказала о своём состоянии и умоляла не переживать. Я заверила дочь, что и у меня всё решено, а то, что наворотили Бурмистровы, – просто истеричный глюк от зависти, что у нас с ней всё замечательно и мы не нуждаемся в них. Илона всё же предпочла сменить фамилию на мою. Я не возражала.
Однако от Мирона не было никаких новостей. А позвонить ему – не могла себя заставить: вдруг дурные новости, вдруг он откажется помогать?! Конечно, это были страхи, подпитываемые лишь тревогой и нетерпеливым желанием разрешить ситуацию, как можно скорее. Но даже если он помогал, то, вероятно, пока не было никакой конкретики.
И только когда закончила последний приём и упала на диван, чтобы собрать хоть немного энергии перед выходом домой, раздался звонок Заварского. Он ждал меня во дворе. Я побежала со всех ног, забыв сдать карты клиентов, и остановилась только у выхода, включив голову.
Мирон сам был за рулём. Его внешний вид, как всегда, внутренне собирал меня: белая рубашка, строгие брюки, начищенные туфли, неизменно аккуратно подбрит и причёсан… Но, сделав несколько шагов к нему, я споткнулась, ощутив, что рассыпаюсь, как игрушка из «Лего». Он поймал меня буквально за секунду до падения. С неловкостью поморщив нос, я обвинила новые туфли, а сев в машину, немедля спросила:
– Скажи мне, что их размазали по асфальту?!
– Какая ты кровожадная,– мягко улыбнулся Мирон, и уже от этой улыбки что-то тёплое накрыло невидимой вуалью тревогу последних часов.– Но у тебя будет возможность утолить жажду мести… Чтобы не быть голословным, записал ответ своего человека, который провёл небольшое расследование…
И Мирон включил запись разговора в телефоне.
Оказалось, что в старой базе Росреестра, которая после пожара в серверной сейчас хранилась в архиве в бумажном виде, права собственности на мою квартиру были зарегистрированы на Вячеслава Бурмистрова, и только. Никакой дарственной не было. Сохранились и записи в книге учёта о предъявлении нотариально заверенного соглашения о передаче суммы за вторую половину, на основании чего мне и были переданы права на квартиру. А в нынешней, восстановленной базе эта история не сохранилась, однако в специально оставленные окошки задним числом была внесена та самая запись о дарственной, из-за которой моё право суд признал недействительным. Очевидно, что у Бурмистровых нашёлся выход на того, кто и внёс эти данные, и с судьёй тоже кто-то договорился. В итоге постановление – удручающая некомпетентность сотрудников бюрократической цепочки судебной системы. А вот Бурмистровы по своей же безалаберности всерьёз себя подставили.
– Мой человек отправил всю информацию знакомому прокурору. Тот рассмотрит все факты и откроет дело, только от тебя нужно официальное заявление,– завершил Мирон.
Пока слушала всё это, на душе становилось легче, с меня словно стекали все грехи мира, освобождая и тело. А когда больной вопрос практически оказался решённым, за исключением нескольких формальностей, и в салоне повисла тишина, я почувствовала себя опустошённой. Несколько минут мы оба просто смотрели сквозь лобовое стекло и молчали. А потом Мирон повернулся и тихо спросил:
– Что будем делать теперь?
И перевод его словам не требовался: по его взгляду поняла,
