и мы соединяемся до тех пор, пока вода не становится прохладной, а наши тела не изнемогают от всепоглощающей любви.
* * *
Проснувшись на следующий день, я прикусываю нижнюю губу, глядя на его нелепо густые ресницы, так нежно упирающиеся в щеки. Солнечный свет, пробивающийся сквозь тяжелые портьеры, освещает темную комнату, окружающую нас. Он так крепко спит. Крепко. Как будто, убив его демонов, мы каким-то образом стерли ужасы его мучительного прошлого.
Но мне нужно от него нечто большее. Больше того, что я хочу взять себе.
Его волосы выглядят свежими, темные локоны разбросаны по лбу от пальцев, накручивающих и бесконечно тянущих за них прошлой ночью. Его грудь вздымается, когда он тянется к кровати, чтобы нащупать меня, еще до того, как он открывает глаза.
— Брайони.
Моя грудь практически сжимается в комок при звуке моего имени на его губах. Он лениво проводит рукой по животу, и мои глаза следуют за легкой пылью темных волос в углублениях его подтянутого живота, которые ведут к моей любимой игрушке под этими простынями. Я вижу, что его эрекция уже сформировалась и настойчиво давит на мягкую ткань.
Прежде чем он успевает потянуться ко мне, я протягиваю ему стакан с водой.
— Пей. Пока ты не обезвожил себя из-за избытка жидкости, которую теряешь.
На его губах появляется полуулыбка, когда он проводит рукой по груди, затем волосам, лениво перебирая их. Он приподнимается на локте и берет у меня напиток, а я коварно усмехаюсь про себя. Его горло подрагивает, когда он проглатывает весь стакан, облизывая губы от каждой капли воды, которая осталась.
— Спасибо, — шепчет он, ставит стакан на тумбочку и ложится на спину. Он берет меня за запястье. — А теперь сядь на член, который принадлежит тебе.
Я вырываю у него свое запястье, и он вздергивает бровь. На моих губах медленно появляется дьявольская улыбка.
Его глаза обшаривают комнату, когда он садится на кровати, прежде чем его взгляд снова падает на меня.
— Что ты сделала? — он подносит руку ко лбу, а затем сжимает переносицу. Его глаза закрываются, борясь с чувством сонливости, которое я слишком хорошо понимаю.
— Детка, — предупреждает он, его тон мрачен. — Что, черт возьми, ты сделала? — он проводит рукой по лицу, когда его дыхание учащается. — Что ты мне дала? — его голова становится тяжелой, и он падает обратно на кровать. — Что, черт возьми, происходит?
Я наклоняюсь над его грудью, облокачиваясь на его обнаженное тело, и ухмыляюсь своей злой ухмылкой, наблюдая за тем, как тяжелеют его веки, как он теряет ориентацию.
Наклонившись к нему, я приникаю губами к его уху, произнося слова расчетливого человека.
— Перерождение. — Я приподнимаюсь и с довольной ухмылкой наблюдаю, как его глаза наконец закрываются. — Возрождение. — Я прижимаюсь мягкими губами к его расслабленным губам.
— Пробуждение…
* * *
Словно усыпленный лев, пробуждающийся от действия тяжелого транквилизатора, желание убивать мгновенно овладевает мной еще до того, как я успеваю открыть глаза.
Я практически отрываю руки от плеч, дергаю за скобы на запястьях, когда туман над глазами медленно распадается и зрение проясняется.
Мое тело пылает от ярости, губы кривятся от гнева, дыхание вырывается из губ горячим и тяжелым. Я снова пытаюсь освободиться, но замечаю, что она заковала оба моих запястья в толстые черные кожаные наручники с тяжелыми металлическими пряжками, прикованными к каждому столбу железного каркаса кровати. Лодыжки тоже прикованы. Я полностью обнажен в тускло освещенной комнате, подо мной лишь белая простыня нашей кровати, а каменная лампа в углу излучает глубокий красный свет, полностью соответствующий моему разъяренному настроению.
Я оглядываю комнату, прежде чем провести пальцами по прохладному железу над собой, проверяя, нет ли ключа к моему побегу. Ничего.
— Что это за хрень? — рычу я.
Движение в другом конце комнаты привлекает мое внимание.
Брайони.
Мои ноздри раздуваются, когда я оглядываю ее с ног до головы. Она стоит в тени, одетая в самый сексуальный наряд, который я когда-либо видел. Если бы я не хотел перерезать ей глотку за то, что она поставила меня в такое уязвимое положение, я бы выразил свою признательность за это.
Кожаные ремешки пересекают ее тело в лифе этого маленького топа, который облегает ее тугие изгибы, как перчатка, и высоко поднимается на бедрах. Но именно кожаный пояс, соединяющий лямки топа с ее тонкими бедрами, меня и заводит. Черт, я хочу шлепнуть ее. Шлепать по этой белой, кремовой, вызывающей попке, пока отпечаток моей руки не будет навсегда впечатан в ее плоть, как наши одинаковые шрамы.
Она небрежно прислонилась к двери, перекатывая что-то в пальцах, но слишком тускло, чтобы разобрать, что именно.
Моя кожа влажная от пота, сердце бешено колотится в груди. Я хочу наказать ее за то, что она сделала, чтобы я оказался в таком положении, но у меня такое чувство, что у меня не будет такой возможности. Особенно с ее леденящим душу взглядом.
— Иди сюда, — спокойно требую я с кровати.
Ее голова откидывается в сторону, угольно-черные волосы мягко спадают на плечо, когда она непринужденно прислоняется к дверному косяку, оглядывая меня с опасным выражением лица, лишенным эмоций.
— Брайони, иди сюда и развяжи меня. — Я тяжело дышу через ноздри, чувствуя, как они раздуваются, а челюсть сжимается. — Сейчас же.
От потери контроля я мысленно закручиваюсь в спираль, ярость разгорается в моей плоти, а я изо всех сил стараюсь сохранять самообладание.
После еще нескольких мучительных секунд молчания она отталкивается от двери, медленно проходя по комнате на черных шпильках. Эти некогда ангельские глаза теперь пылают жаром. Ее губы кривятся, и она ухмыляется мне.
Она имеет наглость ухмыляться мне, наслаждаясь обменом силой. Живя в ожидании невозможности моей мести. Голова раскалывается, а мысли разбегаются от предстоящего. Я вижу, что она держит в руках, и мои глаза сужаются.
Постучав концом хлыста по ладони, она качает головой, издавая языком звук «тск».
— Разве ты не слышал, дорогой? — воркует она, снова сужая глаза. — Ты не говоришь, пока тебя не попросят.
Взяв хлыст, она играет с кожаными ремешками, свисающими с кончика, крутя их вокруг своего изящного мизинца, а на ее великолепном лице расплывается коварная улыбка. Затерявшись в своей красоте, она опускает хлыст вниз и бьет им по моему голому бедру.
Я резко вдыхаю, чувствуя боль, а затем тепло переходит прямо на мой член.
Я застываю, и ее взгляд падает на него.
— Жалко, — насмехается она, прежде чем треснуть хлыстом по моей груди.
Я принимаю
