Хинский придвинул к себе папку и вновь — в который раз! — принялся ее перелистывать. Вот последнее донесение из Клязьмы: к Иокишу ночью кто-то прилетел. Сегодня Иокиш впервые за долгий срок напомнил о себе. Утром он сообщил Акимову по телевизефону о получении какой-то посылки. Об этом доносит сержант Гаврилов из коммутатора завода. Хорошо, что и там установлен пост! Но что из этого? Какой вывод? Что можно сделать?
Хинский ясно представил себе, как майор задумчиво поглаживает чистый, до лоска выбритый подбородок и медленно говорит: «Подведем итог, постараемся сделать логические выводы из него. У нас есть уже немало фактов, подтверждающих наши прежние догадки. Это самое ценное. Какие же факты?»
«Да, да… — оживившись, мысленно рассуждал Хинский. — Кардан — не Кардан уже, а Коновалов. Здесь, в Советском Союзе, его ждали другие люди. Кто же они? Иокиш — мелкая, очевидно, пешка, передаточный пункт. Акимов — крупный зверь. Конечно, это он, воспользовавшись отсутствием Кантора, выпустил четыре бракованных поршня, из которых один вызвал катастрофу на шахте номер три. А его подозрительное вмешательство при задержании Ириной Васильевной брака…
Может быть, арестовать Акимова и Гюнтера? Но что это даст? Прекратит выпуск брака, устранит угрозы несчастий на шахтах… Но есть ведь еще Березин и другие… Высокий, с лицом, спрятанным под воротник. Арест Акимова всполошит всех, начнут заметать следы, может быть скроются… Арестовать и Березина? Но за что? С какими обвинениями? Увез Диму? Ведь больше ничего против него не имеется. А это пустяк по сравнению с тем, что еще пока неизвестно. И если арестовать одного Акимова с его подручными на заводе — на суде будет только сравнительно маленькая часть большого, может быть огромного дела. Относительно Березина известно только, что он был у Иокиша и виделся с Коноваловым. Какую роль играет этот человек в организации? Как узнать? Как добраться до него?.. Один-единственный раз за эти дни у Акимова был разговор с ним по телевизефону о посылке…»
Хинский перелистывал папку, лежавшую перед ним, нашел донесение сержанта Гаврилова, внимательно и медленно перечитал его:
«…Акимов произнес:
— Здравствуйте, Николай Антонович… Только что Цезарь сообщил, что получил долгожданную посылку. Спрашивает, что делать с ней.
Голос Березина:
— Ага… Что же вы ему ответили?
Голос Акимова:
— Сказал ему, что нужно подождать. Нам необходимо увидеться, Николай Антонович, поговорить.
Голос Березина (как-то неуверенно):
— Да, пожалуй, но Ивана Ивановича нет в городе. Будет через три дня. Тогда увидимся… Если это спешно нужно…
Голос Акимова:
— Да, да, обязательно.
Голос Березина:
— Хорошо, я сообщу вам, где встретимся… Как ваше здоровье? Все благополучно?
Голос Акимова (неуверенно):
— Да как сказать? Нервы… Нервы что-то пошаливают…
Голос Березина (точно с легким испугом):
— Что? Не может быть! (Торопливо). Прощайте… Будьте здоровы».
Вот и все. Немного нескладно, но, видимо, точно.
Кто этот Иван Иванович?.. Не тот ли, с поднятым воротником? И что за разговор о здоровье? Обычная вежливость? Но тогда почему Березин так испугался? А может быть, это лишь показалось сержанту? Через три дня у них будет свидание, все трое соберутся… Надо будет проследить.
«Будьте терпеливы и настойчивы, друг мой», — прозвучал знакомый голос и оборвался.
Короткий свист, тупой стеклянный звон, сухой щелчок. Хинский мгновенно вскочил на ноги. Подлокотник кресла разлетелся вдребезги, кусочки искусственного дерева впились в лицо и руки. Хинский взглянул в окно. В наступивших сумерках в воздухе носились на разных высотах и разных направлениях геликоптеры с яркими ночными фарами и красно-зелеными бортовыми огнями. Хинский стоял неподвижно. Сердце билось оглушительно и часто, крохотные капельки крови выступали и медленно скатывались по лицу и рукам.
Сентябрьская ночь смотрела в комнату сквозь маленькое круглое отверстие в стекле окна.
За окном приглушенно шумела Москва, вспыхивая гирляндами уличных огней, окутываясь серебристым облаком ночного света…
* * *
У телевизефона был странный вид. Над экраном поднималась круглая черная пасть репродуктора, от аппарата к внутренней коридорной стене кабинета тянулись провисавшие в воздухе провода. Прямо против репродуктора извивалась лебединая шея диктофона. Окуляр телевизеприемного аппарата глядел в упор на экран телевизефона, а рупор приник к репродуктору, словно боясь проронить еще не произнесенные слова.
— Четырнадцать пятьдесят… — произнес капитан Светлов, взглянув на часы.
— Акимов уже давно выехал, — громко сказал Хинский, стараясь скрыть волнение.
Но ему это плохо удавалось. Смуглая бледность покрытого царапинами лица, лихорадочно горящие черные глаза, нервное перелистывание бумаг в папке — все выдавало состояние молодого лейтенанта.
— Его сопровождают? — после короткого молчания спросил капитан.
— Конечно, — быстро ответил Хинский и коротко рассмеялся. — Сержанты Киселев и Харитонов берегут его, как любимого ребенка.
Короткий тихий гудок прервал его. Хинский сорвал трубку одного из аппаратов, приложил к уху.
— Слушаю.
— Кабель.
— Лопасть.
— Говорит сержант Артемин.
— У аппарата лейтенант Хинский.
— Приехал Киселев, Харитонов и третий… Третий прошел в кабинет.
— Хорошо. Где Синицын?
— В приемной. Я отлучился только для донесения.
— Хорошо. Не забывайте, что вы только для второго. Он тоже скоро должен приехать и пройти в кабинет. Не выпускайте его из виду, пока не узнаете о нем все что можно. Поняли?
— Понял, товарищ лейтенант. Все?
— Все.
Хинский положил трубку на место и протянул руку к телевизефону.
— Внимание! — произнес он срывающимся шепотом. — Включаю…
Экран мягко вспыхнул и засветился розоватым светом. Показалась половина какого-то большого кабинета. Перед письменным столом сидел лицом к зрителям Березин, торопливо пробегая, подписывая и откладывая какие-то бумаги. Против Березина сидел плотный человек с седой головой. Капитан Светлов и Хинский видели только его широкую спину и серебристый затылок.
Не поднимая головы и продолжая работу, Березин закончил фразу:
— …Сейчас придет. У вас ничего нового?
Рупор диктофона в кабинете Хинского подхватил эти слова и голос, в ящичке аппарата что-то тихо зашипело и запечатлело их.
