И тут Дьявол все же сумел их удивить еще раз, преподав им урок, уличив в невнимательности.
Он поднялся от их пещеры метров на сто пятьдесят и пропал, как гном, нырнув в землю. Манька с Борзеевичем переглянулись, поднялись следом и заметили небольшую щель, а, заглянув в щель, обалдели: огромная пещера уходила в глубь горы, да так ровно, что казалось, специально ее кто прорыл.
– Я же говорил, это правильная гора! – Дьявол поманил их вглубь.
– А что ж мы на гору-то лазили каждый день? – не расстроилась Манька, но подумала: много в горах этих было секретов. Как-то слишком быстро гости собрались, и она бы не удивилась, если бы они пожаловали по таким переходам.
– Училась же! – ответил Борзеевич, заступившись за Дьявола, подправив на спине рюкзак. – Зато как мы с тобой бегаем! И оборотня обгоним…
Было лето и на Маньке больше не было железа. Теперь в ее руке был легкий посох из неугасимого полена, красивый и грозный, а в темноте камни светились, освещая дорогу, вместо железного скарба лук и колчан со стрелами и меч, но нет-нет, да и совала она в рот по привычке бурый железняк, который во рту таял, как сахар. В горах его было предостаточно. И все вокруг знала и помнила. И куда бы она ни шла – оставалась позади благодатная земля. И где посох ударился о землю и она ступила своими новыми сапожками, вампиру делать было нечего – но об этом ни Манька, ни Борзеевич пока не знали. На ней была новая льняная рубаха, выбеленная и вышитая по краю узором из серебряных и золотых нитей, шерстяной вязаный свитер до колен в две нитки с меховыми оторочками, в виде курточки, вязаные брюки, легонькие меховые сапожки с прошитой подошвой из кожи. На подошву водяные использовали кожу не то древней рыбы, не то какой еще водной зверюги, которая бродила долгие годы по дну озера, и подошва была крепкой, не стираясь о землю – подарок лесных и русалок. Подошву прошили нитями из древесины неугасимого поленьего дерева для тепла, подбили каучуком, чтобы однажды древесина не проросла, если вдруг забудет прибрать сапожки на ночь. На шее кроме креста крестов с золотой монетой висело ожерелье из мелких перламутровых ракушек, в котомке новый рушник для изб, сотканный из льна и многих трав.
Отказаться было неудобно – дарили духи, а от их подарков не отказывались. Обиженный дух – не лучше нечисти.
И Борзеевич приоделся так, что она с трудом узнала старого друга. Новые лапти из древесины неугасимого полена, тоже на коже и прошитые мехом, – плел сам Дьявол. Дьявольские портянки, в которых ногам было тепло в самый лютый мороз и прохладно в самую знойную жару, новая рубаха в горошек, отреставрированный полушубок, новые штаны, и новая плетеная шляпа, утепленная мехом. От гномов ему досталось золотое колечко в виде печатки с изображением креста крестов, платиновая цепь, в которой Манька ничего не смыслила, ибо смотрелась она не дороже серебряной, золотые фиксы на зубы и серьги с драгоценными камушками – украшаться Борзеевич любил.
И Дьявол заметный стал, не просвечивал так часто, как вначале, когда она сомневалась, есть ли он, или параноидальная шизофрения посвящает ее в тайны Бытия…
И каждую минуту тосковала Манька по избам, переживая, потому как заступиться за избы было некому, а не видела она их – восьмой месяц пошел. Она подсчитывала, как скоро она вернется. Получалось, что пройти цивилизованную часть государства она должна бы быстрее, чем нецивилизованную, ведь железа на ней не было, следовательно, если зима нагрянет, она могла использовать снегоступы, и до зимы еще полтора – два месяца, а то и все три. И раз железа нет, то предстать перед Благодетельницей она могла смело, не имела она права отказать ей в аудиенции. Неужто не добегут они до дворца за пару месяцев, умея за три – четыре дня подняться на непреступную гору высотой в пять – шесть километров, с пропастями и расщелинами в сотни метров глубиной?
Но на сердце было тревожно: отчего гремело, и шел дым в земле, где остались избы? Щемило так, что хотелось слезу пустить, хотелось скорее закончить этот поход, разобраться уже, наконец, с вампирами и вернуться к домой…
Вот именно, домой!
У нее был дом. Не в смысле дом, но дом, то место, где она была своя.
Думать о плохом не хотелось, и она не думала, отгоняя тяжелые мысли. Как сказал Дьявол: «Если беда нагрянула, а от тебя ничего не зависит – сохраняй нервы, чтобы победа врага не стала полной». Она верила, что избы смогут устоять. Они в огне не горели, в воде не тонули, если что, могут убежать, а совсем плохо станет, нырнут в озеро и у водяных перекантуются, лишь бы вампирами не соблазнились.
Так скоро они пробежали они две горы, что Манька их не заметила.
Первую гору прошли по пещере, к вечеру того же дня оказавшись на другой ее стороне, любуясь иногда красотами, которых было предостаточно. Пещера была почти прямой, как туннель, с колоннами, искрилась самоцветами в отражении света глаз Дьявола, камней на посохе и огня неугасимого дерева. Факел несли с Борзеевичем по очереди, освещая огромные своды и ответвления, и только в конце пещера вильнула, сузившись на выходе, и внезапно оказалась затопленная водой, которая собиралась из трех боковых проходов. И стоило нырнуть, как их подхватило и понесло течением, выбросив через сотню метров с водопадом, который, на их счастье, был не такой высокий, как вся стена водопада, скатывающегося в озеро и реку с горы. И сразу, как только выбрались на берег озера, оказались среди мшистых сырых валунов. На следующий день пересекли ущелье, поросшее густым лесом межгорье, а к концу следующего дня оказались у подножия последней двенадцатой горы.
Поднимались в гору почти бегом, прыгая по скалам как горные козлы. С их стороны она была не такой высокой, как предыдущая, которую покорять, слава богу, не пришлось. Но когда поднялись, и с ее вершины предстало взору огромное пространство, залитое светом, сразу стало понятно, почему с этой стороны в горы никто не рисковал подниматься.
Высоты было не меньше семи – восьми километров…
Да еще отвесно вниз, с наклоном вперед, как высокая волна…
Вверху вечным покровом лежал снег и лед, внизу расстилалось золотое и огненное море с пестрыми золотыми полями, с блюдцами синих, как небо, озер, вьющимися речками и речушками, покрытыми солнечными бликами.
Центральные дороги здесь были ухоженные, покрытые асфальтом и щебнем. В полях работали не только лошади, но сельскохозяйственная техника, по дорогам мчались железные кони, в небе летали железные птицы и ковры-самолеты. В южной части, за рекой, которая отделила горы от заселенной земли, на многие километры тянулись вдоль дорог деревушки и города, с куполами, красивыми дворцами и высотными домами, которые с горы казались игрушечными. Селений здесь было намного больше, и чем дальше от центра того или иного города, тем беднее они выглядели, открываясь иногда взгляду, как убогий Манькин домишко. Такие деревушки с сараюшками обступали города со всех сторон и были не цивилизованнее Манькиной деревни. Но в этой части государства богатых усадеб, как у кузнеца господина Упыреева было бессчетное множество.
Но и здесь были места, мало обжитые человеком, поросшие дремучими непроходимыми лесами, в основном примыкающие к горам к реке, которая вилась вдоль непреступных гор широкой лентой, подпитываясь тающими снегами. Горы занимали четвертую часть государства, но вряд ли кто-то об этом жалел: они защищали цивилизованную часть государства от северных и восточных ветров, и климат здесь был очень мягкий и благодатный, согретый теплым течением западных и южных морей. Там, где жила она, зимы длились дольше и были намного суровее. Нецивилизованная часть государства использовалась как сырьевая житница, из нее вывозили и выкачивали ресурсы: строевой лес, желтое, черное и голубое золото, серебро, металлы и многие другие сокровища, подаренные природой. Иногда казалось, что нецивилизованная часть государства не государство, а колония, никто о ней особо не вспоминал. Все умные люди давно перебрались поближе к цивилизации, где по приказу Всех Величеств без исключения, ресурсами располагали только сами Величества и приближенные к трону лица. Здесь же раскинулись необозримые поля, сады и многие фабрики, которые дымили трубами.
