— Если это и чудо, то достигнуто оно потом и кровью. — Я подумал об Андреасе Дритцене, об обезображенном лице Каспара.
Он прикоснулся пальцами к моей руке.
— Я ничуть не умаляю твоих заслуг, Иоганн. Ты удивительнейший человек. Воистину, multum ille et terris iactatus et alto.[54]Покажи-ка мне еще раз твои странички.
Я протянул ему тетрадь, которую захватил с собой.
— Абсолютно ни одной ошибки, — с удивлением проговорил он. — И что ты там сказал в своей речи — что у тебя есть еще сотня таких же? Это правда?
— Почти две сотни.
— И как ты это сделал? — Он увидел выражение моего лица и поспешил на попятную. — Я знаю, ты должен хранить свои секреты. Но это — я повторяюсь, но другого слова нет — настоящее чудо. И ты можешь сделать что угодно, используя твое искусство?
— Все, что может быть написано.
Это привело его в сильное возбуждение. Он, продолжая опираться на свою палку, словно танцевал по галерее. Когда мы добрались до следующего угла, он воскликнул:
— Ты только представь, Иоганн! Одна и та же Библия, одна и та же месса, одни и те же молитвы во всех церквях христианского мира. Одни и те же слова в Риме и Париже, Лондоне, Франкфурте, Виттенберге и Базеле. Эти колонки на твоей странице станут опорами церкви, более прочными, чистыми и цельными, чем что-либо. Услада Господу.
— Это всего лишь книга, — возразил я.
— Но что такое книги? Чернила и пергамент? Множество знаков, нацарапанных пером на странице? Тебе это известно лучше. Это осадок испарений чистой мысли. — Он помедлил мгновение, очарованный собственным красноречием. — Христос и святые могут обращаться напрямую к нам, но чаще они говорят посредством книг. Если ты можешь создавать их в таких количествах и с таким безупречным текстом, то весь христианский мир заговорит столь громким голосом, что его будет слышно на небесах.
Его слова согревали меня на протяжении всей обратной дороги в Майнц. Я пересказал их Петеру, и мы приятно провели время, беседуя обо всех книгах, которые можем сделать и продать во благо церкви. Меня это радовало, потому что отношения между нами всегда оставались напряженными. Нередко мне казалось, что его энтузиазм по отношению к нашей работе слишком агрессивен, а потому я осаживал его. А если я все же пытался его приободрить, он воспринимал это как навязчивость. Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что он был одержим работой над книгами и ревниво к ней относился, а потому не доверял ничьим мотивам, кроме собственных.
Мне все еще грезились книги, которые мы напечатаем, когда я въехал по мосту в Майнц и миновал городские ворота. Петер повез в дом тетради, позаимствованные нами для демонстрации, а я вернул лошадей в гостиницу, где мы их брали. Уже было почти темно, но мне так хотелось поделиться моими успехами с Фустом, что я поспешил в Хумбрехтхоф.
Ворота были заперты. Я попробовал открыть их моим ключом, но он не поворачивался в скважине. Я в раздражении дернул звонок у ворот.
В воротах распахнулось окошко и появилось лицо с просевшими веками. Оно было похоже на лицо Фуста, хотя я не мог понять, с чего бы это ему исполнять роль привратника.
— Ну, ты впустишь меня?
Он строго посмотрел на меня.
— Извини, Иоганн. Но этот дом больше тебе не принадлежит.
LXXIX
Обервинтер
Под воротами было невообразимо темно. Ника пробрала дрожь, когда они проходили в этой черноте. Через несколько шагов он оглянулся. Деревня уже пропадала из виду, закутанная в туман, в безопасности своих стен. В домах — мягкий свет за занавесками, мелькающие в окне огоньки на елочках, сопрано, звучащее с диска. За стенами — ничего, кроме темноты.
Они двинулись по шоссе, по привычке держась у обочины, хотя дорога была пустынна. Очень скоро они сместились к середине дороги и пошли бок о бок, по щиколотку утопая в скрипучем снегу. Ник тащил за собой лопату. Раз или два они услышали грохот с реки и увидели огни, похожие на далекие звезды, — по Рейну проплывали баржи.
Ник понятия не имел, как долго они шли. Судя по карте, замок находился совсем рядом, но в этом холодном монохромном мире, когда время измерялось только его шагами, казалось, что прошла вечность. Погруженный в свои мысли, он чуть не пропустил поворот, но Эмили дернула его за рукав.
— Смотри — эта тропинка?
Они подошли к повороту, который делала дорога, огибая гору. А перед поворотом была просека в лесу, она шла вверх по склону ущелья. Эмили показывала на темную расщелину, едва видимую в призрачном, усыпанном снегом лесу.
Ник включил фонарик. Он еще не успел найти тропинку, как что-то на краю дороги привлекло его внимание. Это был дорожный знак, едва выступающий из снежной насыпи, образованной ножом снегоочистительной машины. Ник подошел и стер снежную корку с знака.
— Wolfschlucht Brucke, — прочел он. — Мост через Волчье ущелье.
Он оглянулся: где тут мост, потом понял, что стоит на нем. Перегнувшись через перила, он увидел разверстую пасть гофрированной металлической трубы, исчезающей под дорогой.
— Кажется, это оно и есть. А тропинка, которую ты видела, это, наверное, замерзший ручей.
Они перебрались через обледенелые перила и спустились на насыпь. Замерзший ручей уходил в лес узкой белой лентой.
Ник ухватил Эмили за рукав.
— Тебе вовсе не обязательно идти.
Она стряхнула его руку, и они двинулись вверх по склону.
Хотя они шли вдоль ручья, лес был совершенно непроходимым. Деревья казались живыми. Низкие ветки хлестали Ника по плечам, ударяли по лицу, цеплялись за ноги и сбрасывали снег ему за шиворот. Земля под ногами была такой же предательской. Снег скрыл все следы камней и корней, прячущихся под ним. Включать фонарик они не осмелились — вдруг кто-то из замка следит за окрестностями. Даже там, где земля была ровной, их подстерегали опасности, потому что это означало: они идут по замерзшей воде. Один раз нога Ника провалилась до самого льда — он поскользнулся, взмахнул руками и упал на спину. Лопата грохнулась о камень. Он лежал, прислушиваясь к эху, которое разнеслось по лесу.
Ослепленные снегом и ветвями, они чуть не прошли мимо замка. Единственным признаком его близости был тускловатый просвет среди полной тьмы. Этого оказалось достаточно. Ник двинулся в ту сторону, как кабан, продираясь сквозь низкие заросли. Вокруг него клубился снег, трещали и ломались ветки. Он подумал, что если они не найдут замок в ближайшее время, то заблудятся здесь навсегда.
Пройдя деревья, они уперлись в скалу. Ник прислонился к ней, дрожа и тяжело дыша. По спине у него струился растаявший снег. Свет исчез, но если Ник закидывал до хруста в позвонках голову назад, то видел каменные стены на вершине утеса на фоне серых туч, и стены эти казались невообразимо далекими.
