Небольшой цветок яблони тоже попал в перечень на приостановление производства с пометкой, что на складе остался только один экземпляр. Покупатель никогда не узнает, что это — лебединая песнь мотива и, возможно, его автора. Там же был и вьющийся граммофончик, с ценой пяти ламп, оставшихся на складе, сниженной с трехсот семидесяти пяти до двухсот долларов. Сниженная цена. Чтобы отделаться от них. Они больше не нужны. Покрыть наши убытки.
Я зло уставилась на мистера Томаса и мистера Платта. Наверняка своим взглядом я словно метала осколки стекла в их бесстыжие физиономии. Мистер Тиффани во главе стола был мрачен, плечи поникли. Я хотела подать ему сигнал мужаться, но он отвернулся от меня. Я направила на него отчаянный взгляд, в котором любой смог бы прочесть: «Защитите же меня!»
Бессильный, уставившийся в одну точку, он не произнес ни слова, и сердце мое почти остановилось. Если бы возник спор, как в последний раз, я почувствовала бы, что надежда не потеряна. Похоронное молчание было в сто раз хуже. В лежащих передо мной страницах ясно читалось это послание: коммерция одержала победу над искусством. Она язвой разъела любовь и отрыгнула цифрами, презрев чувства.
— Приостановка изготовления изысканных изделий продлится, — заявил мистер Томас.
Для меня теперь уже не было секретом, что те дни, когда слово Льюиса было законом, канули в небытие, но я не ожидала, что он пожертвует мной без борьбы. Глубокое разочарование в том, что мой босс опустился до этого, вскипело во мне, и я с трудом сдержала слезы.
Сжав руки, которые создали эти изысканные вещицы, я выдавила из себя:
— Убеждена, что такой недальновидный запрет — серьезная ошибка для будущего компании. Кто знает, сколь долго сможет продержаться оригинальность мышления и энтузиазм женского отдела обработки стекла? — Я поднялась, чтобы уйти.
Мистер Томас прочистил горло.
— Еще один вопрос, миссис Дрисколл. Поскольку предвидится снижение объемов производства, мы не сможем держать ваш полный штат мастериц. Кто у вас самый медлительный работник?
— Я не хотела бы называть это имя. — Дотошная тщательность, с которой мисс Джадд подходила к выполнению каждого задания, естественно, поглощала больше времени. Я лучше уйду сама, чем назову ее имя! — Самый медлительный иногда означает самый лучший.
— Ну, кто бы это ни был, она и еще один человек по вашему выбору будут вынуждены уйти.
Бунтовской дух взыграл во мне.
— Тогда я разработаю мозаику, чтобы занять все двадцать семь человек.
— Теперь мозаики делаются только по заказу, — отрезал мистер Томас. — В вашем распоряжении две недели, чтобы сократить отдел на два человека.
Ощущая, что у меня в желудке сворачивается ледяной комок, я рванулась к двери и услышала, как Генри пробормотал:
— Я очень сожалею об этом.
Я побрела домой одна, ошеломленная, осознавая, что мое творчество задушено вместе с моим отделом. Ни одна из девушек не собиралась вскоре замуж, так что я не могла использовать подобный повод для сокращения их числа. Впервые в жизни у меня возникло желание, чтобы кто-то из них пожелал связать себя узами Гименея. Мое естество отказывалось делать выбор. Были причины сохранить каждую из них.
В прежние дни я бы выплакала жалость к себе, уткнувшись в плечо Элис. Теперь же я подсунула записку под дверь Бернарда: «Приходите ко мне».
Я разложила листки на своей кровати и принялась ждать, чувствуя приближение грядущих перемен. Минуты ползли черепашьим шагом. Я взяла калейдоскоп и стала наблюдать, как стекляшки складываются в новые узоры.
Мне не пришлось долго ждать, когда раздался стук и Бернард просунул голову в дверь.
— Что-то с Джорджем? — негромко осведомился он.
— Что-то с Тиффани. Состоялось совещание.
Я указала на листки, и он стоял у моей кровати, исполненный достоинства и серьезности, поднимал каждый листок, изучал его, клал на место, подбирал следующий, пока я покусывала ноготь своего большого пальца.
— Посмотрите на список тех, чье производство должно быть остановлено. Это подобно убийству. — Мой голос страдал от обиды. Я не могла сдержать себя.
— Что, продажи падают?
— Я не имею доступа к данным о продажах и вижу только заказы. Приостановка разработки новых изысканных изделий все еще остается в силе, похоже — навсегда. Как художнику мне больше некуда расти. Я — сродни выдуваемому сосуду, чьи стенки достигли предела тонкости, и либо стеклодув будет вынужден остановиться, либо изделие потеряет форму и индивидуальность.
Бернард сложил листки в стопку, пристроил их на мой стол, сел на кровать и притянул меня сесть рядом с ним.
— Ваша личность больше, нежели у художника, Клара. Неужели вы думаете, будто это все, что суждено женщине? Неужели полагаете, что я влюблен только в художника? Вы считаете, я не постиг красоту вашего характера, вашу силу в руководстве девушками, ваше сочувствие в решении их жизненных проблем? Разве меня не подпитывала ваша радость от катания на велосипеде, от парков, лесов, моря, нью-йоркского шума? Разве я не распознал живой, бьющий ключом ум в вас, женщине с юмором, страстностью, острой чувствительностью и тысячью ярко выраженных и прекрасных чувств? В женщине, с большей способностью любить, чем она сама признает это. В женщине, которую я любил столько лет.
Бурное возбуждение взорвалось во мне. Затаив дыхание и наполовину испуганная такими широкими возможностями, я жадно всматривалась в его глаза, подчеркивающие, что чудесный и внушительный образ, который он только что обрисовал, — это я. Чувство любви и признательности за такое откровение захлестнуло меня.
— Почему вы раньше не сказали мне об этом?
— Как я мог навязывать эту тему, если всякий день видел, насколько вы преданы вашей работе и вашим девушкам? Кроме того, неужели вы думаете, я рискнул бы еще одной сердечной привязанностью к женщине, более посвятившей себя работе, нежели жизни?
В его словах, граничащих с обвинением, звучала жестокая истина.
— Со временем я осознал: лучше продолжать наши отношения такими, как есть, нежели вынуждать вас пожертвовать тем, что вы страстно любите, и, может быть, совершить ошибку и впоследствии упрекать себя в этом. Но теперь, в сегодняшней ситуации, возможно, вы измените свои взгляды. Вдруг вы увидите для себя поле деятельности за пределами студий Тиффани. Самостоятельно или вместе со мной.
— Это — огромная перемена, — пробормотала я и подумала: «Хотя и не такая, о которой мне еще не случалось задумываться».
— Коренная перемена, осознаю. Я сто раз перечитал вашу записку. С трудом мог представить, что значит для вас бросить любимое дело, но мне тяжело было бы видеть вас оставшейся там из-за верности политике, которая не ценит вас, потому что вы — женщина.
— Политика! Это не преданность политике, Бернард. Я ненавижу политику. Она загубила целые жизни.
