Спросите себя, когда б любой из вас ощутил себя «отцом Каина», то разве смерти окаянного сына желал бы, не видя для него иного способа искупления своей вины? Нет же! Вы жаждали бы его искреннего раскаяния и воскрешения его души!
Не случайно же в Писании: «И сказал Господь: за то всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро».[44]
Первое, что он услышал, очнувшись, был встревоженный женский голос.
— Вернись! Вернись! — твердила Джессика, теребя его за руку.
«Вернуться? Откуда? Разве я уходил?» — Брендон открыл глаза.
Он видел перед собой Джесс, видел, как она склоняется над ним, чувствовал прикосновение ее рук, даже ощущал запах, исходивший от ее кожи, — с тонкими нотками фиалкового крема. Но ни одно из этих ощущений не вызывало в нем никаких ассоциаций. Его мозг просто констатировал окружающую действительность, утратив основную свою функцию — способность мыслить. Все тело стало каким-то ватным, онемевшим. Не удавалось пошевелить ни рукой, ни ногой.
Постепенно, с большим трудом Брендон припомнил имена близких — или как примерно они звучали.
Он понимал обращенную к нему речь, но не имел сил отвечать. Наконец очень захотелось пить. Брендон с усилием разлепил губы, собираясь сказать… Но тут, к его ужасу, вместо слов у него вырвалось какое-то протяжное мычание. Он попробовал еще и еще раз — с тем же успехом.
Это был шок! Брендон закрыл глаза и притворился спящим. Через некоторое время он и вправду уснул.
День проходил за днем, но состояние Брендона не улучшалось. Доктора твердили, что нужно время, а иногда попросту отмалчивались. А их пациент теперь был полностью погружен в себя.
Всю жизнь Брендон крутился как белка в колесе: бесконечная череда дел и обязанностей, вечная спешка… И вдруг… все вмиг остановилось! Он будто застрял в безвоздушном пространстве. Речь — его «конек», одна из главных составляющих его профессии… И это же надо, что теперь он лишен именно речи!
Потеряв способность говорить, Брендон и мыслить стал несколько иначе: скорее не словами, а образами. Если сделать скидку на то, что мысли его зачастую были путаны и отрывочны, то, глядя на заплаканную Джесс, думал он примерно так: «Ей кажется, я страдаю, я несчастен. А во мне нет уже ни капли тех чувств, которые, она уверена, меня переполняют. Нет ни отчаяния, ни сожаления, ни страха — страха скорой разлуки… Хочется только взять ее за руку, обнять — но и это уже недоступно… Бедная моя девочка! Как объяснить тебе, что я не мучаюсь и не тоскую? Я спокоен, как спокоен мой взгляд, устремленный на тебя. Я не страшусь конца, я все испытал в жизни: любовь и ненависть, дружбу и предательство, добро и зло. Я был безмерно, неподдельно счастлив, счастлив с мужчиной, и счастлив с женщиной… женщинами… Я продолжусь в детях и внуках. А еще я устал, чертовски устал…»
Брендон понимал, что не в состоянии передать Джесс и сотой доли своих мыслей, — только это его сейчас и беспокоило. Говорить он больше не пытался, кое-как приспособившись к общению через письмо.
А Джессике все время казалось, что Брендон хочет ей что-то сказать. Она часто вкладывала ему в руку карандаш, держала наготове пюпитр с бумагой. Но писал он, к сожалению, редко и немного — ему это действительно было очень трудно.
Впрочем, «писал» теперь означало, что в течение нескольких минут он дрожащей левой рукой пытался нацарапать на бумаге ряд неровных, прерывистых линий, в которых окружающие старались угадать нужную букву. Затем все повторялось: угадывалась еще одна буква, и еще, пока не становилось понятно все слово целиком. Иногда рука с карандашом замирала, и он как будто засыпал. Но через минуту-другую открывал глаза и вновь принимался выводить линии.
Вот и сейчас, заметив, что Брендон скребет ногтем простыню, Джесс поспешила подать ему карандаш и бумагу. Через полчаса он накарябал ей: «Люблю». И снова заснул.
Из оцепенения его вывел голос сына:
— Папа… Пап! Ты слышишь меня?
«Это Джефф. Голос Джеффа. Он крупнее и выше брата, но голос у него высокий. Даже слишком высокий».
И в самом деле, ораторствуя в суде, Джеффри в порыве эмоций, бывало, срывался на визг. Брендон, как-то раз присутствуя на заседании, где в качестве адвоката выступал его сын, наблюдал подобную ситуацию. После суда он попенял за это сыну, и тот обещал впредь держать себя в рамках. Но, как подозревал Брендон, это Джеффу не всегда удавалось. Впрочем, адвокатом Джеффри О’Брайан был неплохим, и отец признавал это.
— Ты слышишь меня, папа? — в который раз повторил Джефф.
Брендон давно проснулся, но глаз не открывал.
«Зачем? Чтобы посмотреть на сына измученным взглядом, а в ответ встретить его взгляд — сочувственно-настороженный, но вполне приличествующий ситуации?»
Постояв еще немного у его постели, Джефф тяжело вздохнул и вышел в коридор. Когда спустя некоторое время сын снова зашел в палату, Брендон не спал. Увидев Джеффа, он поскреб рукой по простыне, и когда сын подал ему лист бумаги и вложил в руку карандаш, нацарапал одно слово: «Джесс». С трудом разобрав кривые закорючки, Джеффри неопределенно кивнул и, захватив листок с собой, отправился на поиски брата, который должен был уже подъехать.
По больничному коридору навстречу ему торопливо шел Тимоти О’Брайан.
— Посмотри, — сказал Джефф, протягивая ему листок, — я правильно разобрал: «Джесс»?
Тим кивнул:
— Последняя папина любовь.
Джефф поглядел удивленно.
— Она работает у него в конторе, — пояснил Тим, — что-то вроде помощника адвоката или секретарши. Должна быть где-то здесь — днюет и ночует в госпитале. Пойду поищу.
Братья вместе направились по коридору к лифту.
— Да, Тим, если бы не папина болезнь, мы с тобой еще лет десять не увиделись бы.
— Лучше б мы встретились на его свадьбе, а не здесь… — вздохнул Тим.
— Думаешь, он не выкарабкается?
Затормозив у лифта, Тим снова вздохнул:
— Это парни его доконали. Папа столько сил вложил в их воспитание. Кто ожидал такого?
— Да, прескверно все… — пробубнил Джефф, глядя себе под ноги.
Они молча спустились в цокольный этаж клиники, где помещалось небольшое кафе для персонала.
Джессика сидела в дальнем конце зала. Тим направился к ней, но, не дойдя несколько шагов, в задумчивости остановился. Заметив сына Брендона, Джессика перестала копаться вилкой в салате и с тревогой посмотрела на него.
— Папа хотел вас видеть, — произнес Тим.
— Да-да. — Она торопливо встала.
— Ради бога, доешьте. Не думаю, что это так срочно, — попытался остановить ее Тим.
Но Джесс, оставив на столе почти весь салат и полчашки недопитого кофе, побежала к выходу. Она пролетела мимо стоявшего в дверях Джеффа, который с интересом наблюдал за ней.
