В первых числах апреля адмирал возвратился очень поздно от главнокомандующего кн. Горчакова и ночью же, позвав меня к себе, сказал: «Теперь же отправляйтесь на Луганский завод (Екатеринославской губернии), чтоб усилить отливку снарядов; устройте доставку с завода обозов с ядрами; вообще распорядитесь, чтоб снаряды шли как можно скорее и как можно в большем количестве; от поручения, которое вам делается, зависит жизнь или смерть Севастополя.
Вы понимаете, какое важное поручение на вас возложено? Вот вам открытый лист главнокомандующего, по которому все власти должны оказывать вам свое содействие для исполнения возложенного на вас поручения. Вот вам подорожная. Теперь же идите в казначейство, где вас ожидает казначей, и получите 2000 руб. на расходы для исполнения поручения; ежели вам понадобятся еще деньги, обратитесь в первое казначейство и потребуйте сколько нужно по открытому листу главнокомандующего.
Ежели встретите в чем-либо затруднение, присылайте ко мне эстафету. Опять повторяю, что на вас возложено весьма важное поручение. Получите деньги, отправляйтесь на Северную сторону, где вас ожидают курьерские лошади. Итак, прощайте, вот вам мое благословение на все хорошее».
Таким образом, через несколько часов после того я ехал на курьерской перекладной по степи к Симферополю, где губернатором назначен был чиновник губернского правления для приведения в исполнение моих распоряжений. Проезжая по степи, на всех станциях и станицах собирались сведения, как идут обозы со снарядами, и оказалось, что они идут без всякого порядка, а потому следить за их движением не было возможности; видели только по пути разбросанные снаряды, изломанные телеги со снарядами и дохлых волов; то же самое было и в Екатеринославской губернии, для проезда по которой и административных распоряжений был также дан чиновник губернского правления.
Положено было отыскивать в степи идущие караваны и направлять их на один путь, и чтоб в станицах наблюдали за скорейшим их ходом; по возможности собирать разбросанные снаряды и складывать их в станицах, и ежели караваны идут медленно по большой тяжести или [из-за] излома телег, облегчать их, складывая также в станицах излишнюю тяжесть, – и когда наберется в станице снарядов на несколько фур, то нанимать и отправлять их особо, ничего не ожидая, в Севастополь. На каждой станции и станице оставлялось письменное распоряжение от имени главнокомандующего.
Эти распоряжения заняли несколько дней, и я спешил на Луганский завод, так как важнейшая часть поручения состояла в усилении отливки снарядов и сокращении времени их перевозки в Севастополь, что обыкновенным путем брало два или три месяца, а часто снаряды вовсе не достигали своего назначения и пропадали, т. е. разбрасывались в степи, как объяснено выше.
Приехав на Луганский завод (отстоящий от Севастополя около 900 верст) на курьерской перекладной прямо к дому начальника завода, горному полковнику Летуновскому… мы рассчитали вместе с Летуновским, что обозы должны приходить в Севастополь из Луганского завода на 14-й день; но чтобы более заинтересовать в этом деле фурщиков, в накладных было сказано, что фурщикам, доставившим снаряды на 14-й день, будет выдаваться в Севастополе каждому по 50 коп. наградных…
Снарядами мы разжились; теперь нужно было подумать, как их отправить в Севастополь. Послали гонцов в разные стороны, в станицы, чтобы приходили фуры, что работы будет всем, сколько бы ни пришло их, чтобы станицы от себя послали бы гонцов в разные стороны оповестить о работе, что будут получать хорошую плату, которая будет выдаваться немедленно, без всяких задержек.
Прошло дня два в нервном ожидании действия нашей прокламации; результат ее превзошел наши ожидания: на третий день начали приходить фуры в значительном числе, и замечательно, что фуры весьма мало возвысили цену доставки, и без всякого затруднения приняли те условия перевозки ядер, о которых было сказано выше.
На такое соглашение имело большое влияние то, что фурщики имели в виду наградные деньги, по 50 коп., ежели снаряды будут доставлены в 14 дней, и что расплата будет немедленная без всяких задержек; в случае же каких-либо недоразумений, могут прямо обращаться к адмиралу Нахимову, имя которого гремело и в степи. Таким образом, началось отправление снарядов ежедневно по 2 тыс. и по 4 тыс. пудов.
Наладя так дело и присутствуя при отправлении снарядов дней пять и видя, что дело пошло благодаря содействию начальника завода полковника Летуновского, я поехал обратно в Севастополь и в пути удостоверился, что дело идет отлично; через каждые 70 или 80 верст объезжал идущий со снарядами караван, разбросанных по степи снарядов не было. Таким образом, я объехал восемь караванов, отправленных с Луганского завода в продолжение пяти дней.
Подтвердя сделанные распоряжения и уверясь, что дело приняло должный порядок, я возвратился в Севастополь. Адмирал был очень доволен сделанными распоряжениями. На вопрос его, сколько же денег было взято по пути от местных властей для исполнения поручения, на что разрешал открытый лист главнокомандующего, я отвечал, что от местных властей денег не было взято, а издержано на наем нескольких фур и другие надобности около 500 рублей, из 2000, принятых из Севастопольского казначейства при отправлении. Такой незначительный расход на такое важное дело вызвал особое удовольствие Павла Степановича.
– Ну-с, благодарю, – сказал он, – отлично распорядились, и ежели все это осуществится, вам будет честь и слава спасения нашего Севастополя.
Разумеется, такие лестные слова адмирала не были приняты мною за чистую монету, а только как выражение особенного его удовольствия.
– Теперь нужно-с дело это оформить; составьте отчет, потребуйте шнуровую книгу и сдайте в казначейство оставшиеся 1500 руб. Я прикажу, чтобы вам дали чиновника, понимающего контрольное дело, для исполнения всего этого; благодарю-с, можете отдохнуть и покончить это…
Таким образом, записали в шнуровую книгу сделанный расход, а остаток сдал в казначейство, в чем казначей расписался в книге…
Затем книга была представлена в ревизионную комиссию и получена в приеме ее квитанция.
Через некоторое время действительно начали подходить снаряды – ежедневно по 2000 пудов и более, и адмирал говорил: «Ну, слава Богу, снарядами начали разживаться и теперь можно надеяться, что неприятелю не видать Севастополя, как ушей своих», – и вот это-то поручение вызвало Павла Степановича, весьма недовольного тем, что два его представления обо мне остались без последствий, написать следующее письмо к великому князю, от 17 мая 1855 г., засвидетельствованная копия которого хранится у меня, как святыня[151]:
«Ваше императорское высочество!
Мичман Ш[кот], бывший капитан-лейтенант, командир транспорта “Неман”, состоит при мне. Мнение о нем вашего императорского высочества, выраженное в рескрипте, которым вам угодно было меня удостоить, он оправдал совершенно; разнородные исполненные им поручения показали в нем офицера с редкими достоинствами, способного осуществить самые сложные намерения своего начальника.
