— Отслужи заупокойную!
Отец Сторожев промолчал.
Не было никакой нужды предупреждать об этом императрицу, — она все сама слышала. Обедню служили в гостиной. Николай привез на кресле-каталке своего сына. На нем была маленькая матроска. На Александре — просторное платье темно-лилового цвета. На ней — ни одного украшения, ожерелья, браслета, на пальцах нет колец. На Ольге, Татьяне, Марии и Анастасии — белые корсажи над черными юбками. Все они выстроились за креслом брата, ожидал окончания обедни, когда все они смогут приложиться к кресту.
Диакон, снимая свою ризу, сказал священнику.
— Отец, как все это ужасно!
— Что вы имеете в виде?
— Вы видели, какие лица у Николая Александровича, у императрицы. Краше в гроб кладут. Что это с ними? Они даже не повторяли слов песнопений за нами. Может, они чувствуют, что уже мертвы?
…Вечером, 16 июля, около семи часов, Юровский вызвал своего заместителя Медведева и приказал ему отобрать револьверы у часовых.
— Они нам сегодня ночью понадобятся, — объяснил он. — Сегодня ночью мы расстреляем всех. Чтобы никто вокруг не поднимал тревоги… услышав выстрелы. Поздно вечером того же дня вся семья уже крепко спала. Бодрствовала только одна императрица, — она держала в руках маленькую иконку Богоматери, самую ценную для нее теперь реликвию.
В полночь Юровский прошел по комнатам и разбудил всех. Он приказал всем быстро умыться, одеться и спуститься вниз. Он объяснил своим пленникам, что белочехи приближаются к Екатеринбургу, и местный Совет решил всех их отсюда увезти. Юровский подвел всех к лестнице. Николай спустился по ней первым, неся на руках Алексея. Сонный мальчик крепко обнимал шею отца. За ним шли четыре великие княгини. Шествие замыкала Александра. Она с трудом шла, опираясь на руку доктора Боткина.
— Сегодня ночью я буду далеко-далеко, — сказала она ему. — Нет, я не устала, просто мой ангел-хранитель сообщил мне, что я окажусь в очень хорошем месте.
Доктор Боткин едва сдерживал слезы. Он, конечно, предчувствовал, что произойдет самое худшее, но старался развеять свои мрачные мысли. За императрицей следовали верные их слуги, — лакей Трупп, повар Харитонов и горничная императрицы Демидова. Анастасия держала на руках спаниеля Джимми. У всех в руках были подушки для поездки.
Юровский все отлично предусмотрел. Он не будет убивать несчастных своих пленников в их комнатах, чтобы не подымать ненужной тревоги.
По цокольному этажу Юровский привел их в полуподвальную, около двадцати квадратных метров комнату, с тяжелой железной решеткой на единственном окне. Здесь он предложил всем подождать, пока не прибудут автомобили.
Ребенок не мог стоять, царица тоже с трудом покачиваясь, удерживалась на ногах.
Николай попросил стулья для жены и сына. Юровский приказал принести три.
Александра Федоровна взяла себе один, придвинула его к стене и села. На втором царь усадил посередине комнаты своего ребенка, а сам сел на третий; рядом с ним. Дочери передали им подушки. Три великие княгини стояли справа от матери, рядом с ними, прижавшись в углу, стояли Харитонов и Трупп; четвертая великая княгиня — Татьяна с горничной Демидовой стояли слева от императрицы. Все пребывали в напряженном ожидании команды на отъезд.
Не прошло и пяти минут, как в комнату вошли их палачи. За Юровским выстроились его подручные — Ермаков, Вагенов, какой-то неизвестный, настоящая фамилия которого была позже установлена, Никулин, Медведев, Всего — двенадцать человек с револьверами в руках. Все жертвы уже поняли, что им предстоит. Ни звука не сорвалось с их уст. В этой маленькой комнатке, — размером 6x5 метров, никак нельзя было увернуться от пуль, — дула пистолетов убийц находились придвинутыми вплотную к их жертвам.
Юровский подошел к царю и абсолютно ровным тоном сказал:
— Ввиду того, что ваши родственники, стремящиеся вас спасти, продолжают наступление на Советскую Россию, Уралисполком постановил вас расстрелять.
Царь только успел переспросить: «Что?» Это было его последнее, произнесенное им слово. Одновременно раздались двенадцать выстрелов.
Пальба в подвале продолжалась…
Жертвы падали на окровавленный пол. Царь, царица, их три дочери и слуга Трупп были убиты сразу, наповал одной пулей. Под градами пуль пали Боткин и Харитонов. Цесаревич агонизировал, его широко открытые глаза молили о пощаде. К нему подошел Юровский и дважды выстрелил в ухо мальчику. Горничная Демидова после первого залпа осталась в живых и палачи, чтобы не перезаряжать револьверы, добили ее штыками. Анастасия, которая в эту минуту только потеряла сознание, очнулась и закричала. Вся банда набросилась на нее со штыками. Через мгновение она затихла. Все было кончено.
Двенадцать трупов лежали в лужах крови. Кровь забрызгала и стены подвала дома Ипатьева, она всколыхнула всю Россию, сотрясла всю ее историю, она стала грозным предупреждением и всем пока еще уцелевшим тронам в Европе, которая пребывала в состоянии полного разброда.
Когда убийцы набрасывались на окровавленные одежды мертвецов, откуда охватившее их пламя высвобождало спрятанные драгоценности, — сапфиры, изумруды, бриллианты, Александра, которой они были теперь абсолютно не нужны, в эти мгновения возносилась в свое истинное царствие. Она уносила в него с собой своего горячо любимого мужа — Николая, своих детей. Их великая любовь, сохранившаяся до конца их искупительной жизни, была чем-то просто скандальным, чего не могла вынести в силу вульгарности своих чувств ни одна так называемая элита в мире.
Очень скоро в воображении народа и тех немногих выживших слуг императрицы возникла фантастическая картина, — Александра, крепко прижав к груди своего ребенка, цесаревича, бросилась с ним в громадный костер, разведенный в сибирском лесу.
Крестьяне из деревни Копятки долгое время распускали слухи о том, что в лесах в округе, где были сожжены трупы невинных жертв, постоянно происходили чудеса.
* * *
Смог ли я своей книгой внести какой-то вклад в жизнеописание Солнышка Николая, этой русской императрицы, которая никогда ни на что не жаловалась, и всегда только стремилась к любви; она была слишком молодой, чтобы идти на компромисс и слишком наивной, чтобы полагать, что часто человек желает такого счастья, которого он не может ни дать, ни получить, и тогда он за это начинает мстить своими дурными поступками, ложью и глупостью.
Мой отец после гибели Александры был ее рыцарем, ее слугой, и я продолжаю его молитвы, прося у Господа немного больше справедливости и немного больше любви к последней русской царице.
Сан-Жорж, Париж, декабрь 1986 г.
