«Ты берешь на себя слишком много, дитя», – упрекнул меня внутренний голос, эхо слов, услышанных давным-давно и почти забытых. На этот раз я правильно все поняла.
Ведь покаяние тоже могло превратиться в самолюбование. Я напомнила себе, что мой грех состоит лишь в безрассудной оплошности. Ведь я не убила, не лжесвидетельствовала; я почитала отца. Забота лишь о собственных желаниях – вот и вся ошибка.
Что ж, следовало ее исправить. Если в словах Билкис я увидела лишь возможность возвыситься, тогда я ее не заслуживала. «Настоящий царь думает сначала о будущем, затем о своем народе и лишь потом о себе».
Я знала, что отец следует нерушимым правилам чести, и не могла позволить себе меньшего.
Значит, следовало начать заново, смело и открыто обратившись к отцу. Любой его подданный мог свободно прийти к нему. Разве каждые семь дней не был открыт царский суд для всех мужчин и женщин, ищущих справедливого решения?
Да, для всех мужчин и женщин. Даже для блудницы. Даже для царицы.
Даже для его собственной своенравной дочери.
Билкис
Еще не успев встать с кровати, Билкис уже услышала новость. Хуррами прокралась в царскую опочивальню, когда над Иудейскими горами едва затеплился чистый бледный свет утра. Почувствовав, что рядом кто-то есть, Билкис проснулась и увидела, что служанка стоит на коленях возле ее кровати.
– Что случилось? – сразу спросила царица.
Она поняла, что Хуррами не разбудила бы ее в такой час без веской причины.
– Царевна Ваалит… – начала Хуррами.
Билкис рывком села. Внутри у нее все сжалось от страха, сомкнувшего свои клыки. Но она молчала, не вмешиваясь в рассказ Хуррами, хотя едва сдерживалась, слушая ее.
– Царевна Ваалит пришла ко мне, умоляя помочь. Она хотела пойти в Рощу Звезды Утренней, но одна не осмеливалась. И вот она попросила меня сопровождать ее. Я согласилась.
А потом что-то пошло не так. Ваалит остановили, не успела она сделать и двух шагов за ворота.
– Ей не позволил уйти царский военачальник Веная. И Никаулис.
«Спасибо тебе, Матерь Аллат, за то, что, несмотря на безрассудство Хуррами, хотя бы Никаулис хватило здравого смысла!» Разгорающийся гнев наполнил сердце, готовый вспыхнуть, и лишь долгие годы опыта позволили Билкис говорить спокойно:
– Так значит, царевна Ваалит попросила тебя пойти с ней в Рощу – и об этом ты решила не рассказывать мне?
Ее голос звучал мягко и доброжелательно. Двигаясь медленно и осторожно, чтобы не поддаться злости, она откинула одеяло и встала на ноги.
– Нет, не нужно объяснений, сейчас нет времени. Выясни, где царь Соломон, и доложи мне. Быстро.
Не говоря ни слова, Хуррами поклонилась и выбежала. Билкис, не отдавая себя во власть гневу и страху, неспешно потянулась и позвонила в серебряный колокольчик, призывая служанок. Действовать следовало обдуманно, а не опрометчиво.
«Как только Хуррами вернется, я пойду к Соломону». Не требовалось особого ума, чтобы понять, чего добивалась Ваалит. «Смелый план, царевна, хотя и безрассудный». Девочка обладала разумом, волей и смелостью, но пока еще не научилась думать о будущем. Это умение приобреталось с возрастом. «Вот только дожить бы ей до тех времен!»
А сейчас кто-то должен был развязать тугой узел, и она не хотела оставлять Соломона наедине с этой задачей.
Пока служанки причесывали ее блестящие волосы, она обдумывала, предстанет ли перед Соломоном как женщина или как царица. Прежде чем она успела решить, вернулась Хуррами, явно с плохими новостями.
– Прости меня, о царица, но никто не знает, где царь. На рассвете он заходил к царевне Ваалит, но с тех пор, как он вышел из ее ворот, ни один мужчина не видел его.
– И ни одна женщина? – холодно спросила она. – Если теперь ты говоришь только о мужчинах, Хуррами, нам давным-давно пора вернуться в Саву.
«Ни один мужчина не видел его… – Она улыбнулась и тряхнула головой. Волосы рассыпались по плечам. – Я знаю, где ты, любимый. И я знаю, как предстать перед тобой».
Она лишь попросила Матерь Аллат подсказать ей нужные слова.
Билкис знала, что он там: в саду на крыше. Он пришел один туда, где они делили радость любви. Соломон стоял на краю, опираясь о парапет, отделявший его от неба. Едва поднявшись наверх, она увидела, что он напряжен и словно боится пошевельнуться, чтобы движениями не причинять себе лишнюю боль.
А еще она увидела, что он чувствует ее присутствие. «И боится, что я тоже пришла причинять ему боль. Так оно и есть, но я делаю лишь то, что должно быть сделано».
Она молча пересекла крышу и остановилась у него за спиной. Царь не произносил ни слова, Билкис тоже. Некоторое время они смотрели, как голуби кружатся над позолоченными пылью домами и как ласточки носятся в высоком голубом небе.
– Как ты поступишь, любимый? – спросила наконец она.
Соломон долго молчал, глядя на крыши Давидова города, прежде чем ответил:
– Я не совершу ничего несправедливого.
– Ты никогда не совершаешь ничего несправедливого, Соломон. – Она осторожно протянула руку и ласково коснулась его нервно сжатых пальцев. – Любовь моя, речь ведь идет не о жизни и смерти. Ты берешь в жены дочерей других народов, чтобы укрепить свои позиции. Так почему же нельзя…
– …отпустить в чужую страну мою дочь, чтобы она там правила? Ты считаешь, я такой глупец, что сам не думал об этом?
– Нет, я не считаю тебя глупцом. Но, Соломон, твою дочь тоже не нужно считать глупой. Это не глупость, душа моя. Просто девочка очень юна.
Соломон взял ее за руку.
– Слишком юна. Голубка моя, неужели мы тоже когда-то были такими юными? Такими дерзкими? Такими самоуверенными?
– Да, любимый, были. Но те времена давно прошли. Теперь очередь Ваалит. Не сковывай ее своими страхами, Соломон. Не приноси ее в жертву прошлому.
– Я никому не принесу ее в жертву. Пусть Ахия бесится сколько угодно. Я царь. Я могу защитить собственную дочь.
– От обличений этого безумца? – Билкис покачала головой. – Может быть, но это сейчас, пока ты силен. А что потом? Человеческая жизнь – особенно царская – обманчива и мимолетна. Когда ты постареешь или умрешь, что будет с твоей дочерью?
Соломон молчал, и она продолжила, усиливая натиск:
– Для женщин этой страны есть лишь одно спасение, Соломон. Ты должен выдать Ваалит за мужчину, достаточно сильного, чтобы защищать ее от врагов. А это означает…
– …что мне придется искать для нее мужа в далеком царстве.
Эти слова дались Соломону медленно и с трудом. Он смотрел в пустоту. Его пальцы выскользнули из руки Билкис, и она отпустила его.
– Мне придется отдать ее царю чужой страны, оторвать от родного народа и навсегда потерять.
