Святослав сел в Киеве на стол своего отца, а родичи за зиму разъехались. Тородд отправился в Смолянск, чтобы забрать оттуда семью и вернуться в привычные родные места – в Новогород на Ильмене. Логи-Хакон с Соколиной уехали в Смолянск вместо него. Последние желания Свенгельда сбылись наполовину: его дочь вышла замуж за Ингварова брата, но преемником воеводы тот не стал. Свинель-городец запустел, напоминая о старой мудрости моих северных предков: на всякого сильного однажды сыщется сильнейший.
Моим детям в этом перераспределении владений не досталось ничего. Но я не ропщу. Будь на месте Эльги князь-мужчина – возможно, мы были бы убиты, чтобы не осталось мстителей и кровных наследников рода древлянских князей. Она сохранила нам жизнь и не передала жидам для продажи за Хвалынское море. Мы даже живем у нее, на старом Олеговом дворе.
На днях Эльга мне сказала, что хочет выстроить себе новый двор – на киевской Святой горе, там больше места и есть укрепления, их только нужно подновить. Я веду все ее хозяйство, потому что ей самой теперь не до того. Святослав, хоть и доблестен, как истинный князь, все же еще слишком юн. С двоюродным братом Улебом Мистиновичем они целыми днями упражняются наравне с прочими отроками. Управление делами дружины, суд, сбор дани, переговоры с родовой знатью – все осталось на плечах Эльги. Я теперь часто слышу, как она говорит обо всем этом с Мистиной и Асмундом – двумя опорными столпами ее дружины.
Мои дети подружились с младшими детьми Уты: Малка играет с Держанкой и Витянкой, Добрыня – с Велесиком, они почти ровесники. И чаще всего они, увы, играют в «войну с древлянами»…
Я часто не спала по ночам, думая, что стану делать, когда они подрастут, особенно Добрыня, и спросят меня, где их отец. Я не смогу показать им даже могилу, как Эльга показала Святославу могилу Ингвара. На Весенние Деды они собираются ехать туда – приносить жертвы, но я не могу сделать того же для Володислава. Его тело так и не нашли – ни среди мертвых на поле перед Коростенем, ни среди обгорелых трупов под углями пожарища. Я не знаю, где, когда и как он погиб. Не сыскали даже «боевого чура» – надо думать, он тоже сгорел и его не опознали среди углей.
Уже вовсю тает снег, по склонам киевских гор бегут ручьи талой воды. Вчера детей Уты к нам привел Алдан. Он часто приходит к нам; иногда мы обмениваемся парой слов, и это отвлекает меня от тяжелых мыслей. Дети хотели пускать берестяные кораблики, и мы пошли все вместе.
– Ему скоро семь, – Алдан кивнул на Велесика, который палкой расчищал запруду из мусора на ручье, обильно забрызгивая грязью себя и остальных. – Воевода на днях спрашивал, не хочу ли я стать его кормильцем.
– Да, один брат Уты уже растит князя, а другой живет слишком далеко, – согласилась я. – А ты человек рассудительный и бывалый. Думаю, ты справишься.
– Я рад, что ты так думаешь. Воевода сейчас платит мне две гривны в год, а потом будет платить пять. Уже можно поставить свой двор.
– Тогда тебе придется жениться, – улыбнулась я. – А я знаю, ты не хочешь, чтобы остались потомки, которые будут о тебе помнить и тем заставят вечно сидеть в Валгалле.
– В последнее время я подумываю, что был не прав. Если мне удастся вскоре после смерти переродиться, то я дам будущим князьям всего одного воина. Но если у меня будут сыновья, а потом внуки, то со временем из нас выйдет целая дружина. Наш князь Святослав скорее будет благодарен мне за троих-четверых воинов, чем за одного. Тем более что мне придется всему учиться заново. Я многих людей расспрашивал об этом, но никто не смог меня убедить, будто помнит хоть что-то из прежней жизни. Только разные байки, но им я не верю.
– Пожалуй, ты прав. – Я подавила вздох.
Мой сын был рожден князем. Но теперь его ждет в лучшем случае место в чужой дружине.
– А ты не хотела бы снова выйти замуж, госпожа?
В тот день в горящем Коростене он в последний раз назвал меня дроттнинг – «королева».
– Я? – У меня расширились глаза. – Но как это было бы возможно?
Я даже засмеялась от недоумения. Пламя Коростеня еще стояло в моих глазах, и мысль начать жизнь заново не приходила в голову. А ведь мне только двадцать лет!
– Может, ты думаешь, что в мужья тебе годится лишь человек высокого рода, и это правда, – продолжал Алдан. – Но, раз уж такой случай, я могу поискать у себя более-менее знатную родню… Свенгельд знавал кое-кого из тех людей, и я думаю, его сын тоже кое-что о них слышал. Свенгельд встречал их в Дании, еще будучи молодым, и это он рассказал им о Гардах.
– Но княгиня…
– Княгиня будет рада отдать тебя за человека, который уж точно не станет искать власти над Деревлянью. А для этого я – самый подходящий. Что ты скажешь? Хочешь, я поговорю с княгиней?
О боги, он ведь и правда поговорит! Никогда еще я не видела человека, который был бы столь вежлив и в то же время так независим, будто все кругом ему ровня – не выше и не ниже.
И вдруг я подумала, что именно такой муж мне и нужен – которому безразлично как мое происхождение от князей, так и нынешнее положение пленницы-заложницы.
И если моим детям понадобится мужская защита… Мой отец далеко… А родство с древлянскими князьями им еще аукнется. Врасти в русскую дружину, слиться с ней и стать ее частью – для них средство не только спастись, но и преуспеть.
Как все изменилось за неполный год! Державы перевернулись вверх дном, могучие вожди ушли под землю, развеялись дымом города. Рухнуло то, что казалось незыблемо, и воздвиглось то, что казалось немыслимо.
Яркое солнце слепило глаза. Я опустила веки и глубоко вдохнула свежий воздух весны. Звонкие веселые крики детей возле ручья мешались с птичьим пением. Мне, дочери и бывшей жене князей, было немыслимо даже думать о браке с воеводским оружником, который обещал ради меня отыскать где-то в углу пару запыленных знатных предков. И все же эта мысль до странности меня развеселила. Будто кто-то провел влажной ветошкой по моей душе, стирая копоть зимнего пожара и освежая краски.
Вся наша прежняя жизнь так изменилась, что никакой безумный замысел уже не казался нелепым. Моя родственница Эльга у нас на глазах перевернула представления о том, что можно, а что нельзя, что возможно, а что невозможно. Теперь она собиралась переселиться на Святую гору, будто сама была божеством. Ее образ реял над нами, как стяг отваги и удачи, и в белизне «печальных» одежд ее прекрасное лицо сияло, будто солнце среди облаков. Она показала, что может быть вождем дружины не хуже мужчин. Ее разум, воля и сила духа закалились в этих испытаниях, взор заострился. А ведь она еще далека от старости. Я знаю: в будущем ей станет подвластно такое, чего никто пока и вообразить не может. Весь Киев, вся Русь гордилась этим стягом и хотела стать достойной своей госпожи.
Разлад между русью и древлянами отравил всю мою жизнь, начиная с самого детства. Мое замужество стало жертвой этого разлада, мои дети были рождены себе на горе, и спасло их только чудо.
Но больше я не совершу этой ошибки. Я буду с моим русским родом и детей своих выращу в нем. Не важно, от кого из древних витязей они ведут свой род. Ведь русь – это не племя, русь – это дружина. Это паруса лодей, летящих вперед по рекам и морям, это железо мечей, способных постучаться в ворота самого Царьграда. И даже скорбя о павших, мы будем помнить: мы – победители, а значит, наши мертвые радуются вместе с нами.
