на разговор со Сталиным была мгновенной. В этот же день он сместил командующего 2-й Ударной армией генерал-лейтенанта Г. Г. Соколова, замешкавшегося с наступлением…
«В ночь на десятое января, — вспоминал о своем назначении Н. К. Клыков, меня вызвали в Папоротино, где размещался штаб 2-й Ударной армии. Здесь уже находились Мерецков, Запорожец и представитель Ставки Мех лис.
Выслушав мой рапорт о прибытии, Мерецков объявил:
— Вот ваш новый командующий. Генерал Соколов от должности отстранен. Генерал Клыков, принимайте армию и продолжайте операцию.
Приказ был совершенно неожиданным для меня. Как продолжать? С чем? Я спросил у присутствующего здесь же начальника артиллерии:
— Снаряды есть?
— Нет. Израсходованы, — последовал ответ».
Далее Клыков рассказывает, как долго он торговался с Мерецковым из-за каждого снаряда, пока тот не пообещал армии три боекомплекта.
Для справки отметим, что по штатному расписанию для прорыва требовалось пять боекомплектов и еще по два боекомплекта полагалось на каждый последующий день наступления… Мерецков отправлял армию на прорыв практически безоружной.
Еще печальнее обстояли дела с обеспечением медицинской помощью.
«Войска уже в бою… — вспоминал потом А. А. Вишневский, — а две армии не имеют ни одного полевого госпиталя».
Вот так и началось это роковое для 2-й Ударной армии наступление. Очень скоро, уже 17 января, 54-я армия, израсходовав весь боезапас, остановилась, и все усилия по прорыву сосредоточились на направлении Спасская Полисть — Любань. Справа здесь наступала 59-я армия, слева 62-я, в центре — 2-я Ударная.
«Наш полк начал наступление на укрепление немцев Спасской Полисти, — пишет связист Иван Дмитриевич Никонов. — По открытой местности, без всяких оборонных сооружений. Шли врассыпную, связисты наступали вместе с пехотой. Противник открыл по нам автоматный, пулеметный, минометный, артиллерийский огонь, и самолеты летали по фронту, стреляли из пулемета и бомбили. Все летело вверх, заволакивало снежной пылью и землей. Ничего было не видать. Падали убитые, раненые, живые. Некоторые от снарядов, вместо того чтобы упасть в воронку, стали бегать. Так погиб мой один, казалось, неглупый, командир отделения и некоторые бойцы… После такого огня ничего не разберешь, кто тут живой и кто мертвый, не знаешь и не поймешь сразу, кто где и что с ним. Обыкновенно на вторые или третьи сутки приходилось ночью ползать и проверять, сколько осталось живых. Подползешь, пошевелишь, который не убит, а замерз — мертв… Перед позициями немцев все было избито снарядами, устлано трупами и даже кучами трупов, так как раненые тянулись, наваливались на трупы и тоже умирали или замерзали. У нас ячеек или траншей никаких не было. Ложились в воронки и за трупы, они служили защитой от огня противника… Состав полка пополнялся маршевыми ротами и батальонами. Патронов давали по одной-две обоймы, приходилось брать у раненых и погибших…»
Тем не менее, спустя неделю кровопролитных боев, удалось пробить брешь в немецкой обороне. Произошло это у Мясного — запомним это название! — Бора… В прорыв сразу ввели 13-й кавалерийский корпус, а следом за кавалеристами втянулись и остатки 2-й Ударной. Коммуникации ее в горловине прорыва прикрыли 52-я и 59-я армии.
Уже тогда было ясно, что наступление провалилось. Измотанные в тяжелых боях дивизии не способны были даже расширить горловину прорыва — о какой же деблокаде Ленинграда могла идти речь?
Но это, если руководствоваться здравым смыслом… У Мерецкова были свои резоны. Он требовал, чтобы армия продолжала наступать — об этом он докладывал в Ставку.
В те дни, когда под Москвой генерал Власов беседовал с корреспондентами о стратегии современной войны, 2-я Ударная армия, уклоняясь от Любани, где оборона немцев была сильнее, все глубже втягивалась в пустыню замерзших болот, в мешок, из которого ей уже не суждено было выбраться… Власов ничего еще не знал об этой армии, как ничего не знал и о генеральском пасьянсе, раскладываемом в здешних штабах…
Между тем бодрые доклады М. С. Хозина и К. А. Мерецкова не ввели Сталина в заблуждение. Уже в феврале он начал понимать, что план деблокады Ленинграда провалился, и в связи с этим решил поменять командующих фронтами. В Ленинград, чтобы заменить М. С. Хозина, отправился Л. А. Говоров, на Волховский фронт — А. А. Власов.
10
Как мы уже говорили, Андрей Андреевич прилетел в Малую Вишеру в компании Ворошилова, Маленкова и Новикова — лиц, облеченных чрезвычайными полномочиями. И казалось, уже ничто не может изменить судьбы опального командующего, но для Мерецкова все вышло по пословице — не было бы счастья, да несчастье помогло.
В середине марта началось резкое потепление. Снежные дороги и грунтовые пути, проложенные через болота, вышли из строя. На огневые позиции бойцы таскали снаряды на себе.
С наступлением весны началось и наступление немцев… И случилось то, что и должно было случиться — девятнадцатого марта коридор у Мясного Бора оказался закрытым. Немцы завязали мешок, в который загнал Кирилл Афанасьевич Мерецков 2-ю Ударную армию.
Это окружение стало первой ласточкой в серии наших поражений сорок второго года и настолько поразило Сталина, что, позабыв о решении поменять командующего, он приказал Мерецкову выехать в войска и лично организовать прорыв. Кирилл Афанасьевич приказ выполнил. Десять дней самоотверженно бросал он на штурм немецких укреплений все имеющиеся в его распоряжении части, вплоть до личного состава курсов младших лейтенантов, пока 29 марта не доложил Сталину, что «части противника, оседлавшие дорогу, отброшены в северном и южном направлениях».
Доклад этот содержал изрядную долю лукавства. Конечно, если смотреть по карте, то так и получалось — вот освобожденная от немцев перемычка… Ударная армия деблокирована… Но в реальной местности освобожденный от немцев коридор пришелся на те участки болота, пройти по которым было уже почти невозможно.
«Коридор как бы пульсировал, — вспоминал генерал-майор И. Т. Коровников, — то сужаясь, то расширяясь. Но в поперечнике он был уже не 11–14 километров, а всего два с половиной — два, сокращаясь порою до нескольких сот метров. Прицельный огонь все чаще сменялся выстрелами в упор. Нередко завязывались рукопашные схватки».
«Дороги окончательно раскисли, а та, которая ведет во 2-ю Ударную армию, уже несколько раз перехватывалась противником. Ее сейчас, по существу, нет — сплошное месиво. По ней могут пробраться только небольшие группы бойцов и подводы, и то лишь ночью».
Но так говорили непосредственные участники событий, а у Мерецкова и в мемуарах: «…во 2-ю Ударную армию опять пошли транспорты с продовольствием, фуражом, боеприпасами».
Явно подводила память Кирилла Афанасьевича, когда он вспоминал о своих взаимоотношениях с Власовым.
«По-видимому, Власов знал о своем предстоящем назначении. Этот авантюрист, начисто лишенный совести и чести, и не думал об улучшении дел на фронте. С недоумением наблюдал я за своим заместителем, отмалчивающимся на совещаниях и не проявляющим
