в 20-ю армию. Служила в системе военторга шеф-поваром. В полевых условиях, после Наро-Петровска, была переведена работать в столовую Военного совета 20-й армии. В начале марта 1942 года Власов был вызван в Москву, куда взял, кроме своего непосредственного подчиненного состава, и меня, как повара. Из Москвы, ввиду назначения Власова главнокомандующим на Волховский фронт, он выехал туда, с ним уехала и я…
Безусловно, Воронова специфический свидетель. Едва ли она разбиралась во всех тонкостях званий и должностей. Тем не менее ее показания интересны. Это свидетельство того, как понимали новое назначение генерала в свите Власова. Судя по показаниям Вороновой, здесь считалось, что Андрей Андреевич едет на Волховский фронт первым лицом.
И, видимо, так оно и было, и вопрос о переводе Власова в командующие фронтом должен был решиться сразу по приезде.
Подтверждает это и то, что сопровождали Власова люди, облеченные чрезвычайными полномочиями, достаточными для передачи фронта новому командующему.
Чтобы понять, что же случилось на Волховском фронте и почему Власов не был назначен командующим, нам придется вернуться назад, в декабрь сорок первого года, и вспомнить, как разворачивались события здесь, в болотах Ленинградской и Новгородской областей.
9
Основные военные кампании планируют на лето или на зиму. Война не прерывается, конечно, и весной, и осенью, но русское бездорожье сковывает маневр, и как-то само собой получается, что в межсезонье самая смелая генеральская стратегия упирается в солдатский окоп, в сырую траншею.
В распутицу нечего делать генералу на войне, и в эту пору — самое время подвести итоги, прикинуть, вверх или вниз покатится твоя карьера, — раскладывается в штабах генеральский пасьянс.
В марте 1942 года генеральский пасьянс для командующего Волховским фронтом Кирилла Афанасьевича Мерецкова раскладывался очень плохо.
Мерецков был уже и начальником Генштаба, и заместителем наркома обороны, а до этого командовал военными округами, но июль и август сорок первого года провел в камере НКВД, где следователь Шварцман резиновой дубинкой выбивал из него признание в шпионаже.
Спасла Кирилла Афанасьевича, как утверждает легенда, шутка Никиты Сергеевича Хрущева. Узнав, что Мерецков сидит в тюрьме, Хрущев восхитился: «Вот хитрый ярославец! Все воюют, а он в тюрьме отсиживается!»
Иосифу Виссарионовичу шутка понравилась, и 9 сентября 1941 года Мехлис и Булганин отвезли Мерецкова на Северо-Западный фронт. В ноябре сорок первого Мерецков командовал 4-й армией, взявшей Тихвин, а после освобождения города — и Волховским, только что сформированным, фронтом.
Но в марте сорок второго все победы для Мерецкова, казалось, остались позади. Директиву Ставки «разбить противника, обороняющегося по западному берегу реки Волхов, и… главными силами армий выйти на фронт Любань — ст. Чолово», чтобы затем решить задачу по деблокаде Ленинграда, Мерецкову выполнить не удалось. В марте его обессиленные армии, измотанные в бессмысленных боях, не сумели даже выйти на названный рубеж. Тот рубеж, с которого планировалось начать основную операцию.
Среди причин провала наступления нельзя не упомянуть и о том, что предпочитая милую сердцу еще по временам финской кампании лобовую атаку, Мерецков равномерно рассредоточил танки и орудия по всему фронту. В результате он не сумел — тихвинская группировка немцев была зажата с трех сторон нашими армиями — использовать стратегически выгодное положение и растратил живую силу армий на вытеснение немцев за Волхов. Только в конце декабря преодолели наши войска этот рубеж.
Личное письмо Сталина, полученное Мерецковым перед Новым годом, не только не приободрило Кирилла Афанасьевича, а повергло в панику.
Сталин писал:
«Уважаемый Кирилл Афанасьевич! Дело, которое поручено Вам, является историческим делом. Освобождение Ленинграда, сами понимаете, великое дело. Я бы хотел, чтобы предстоящее наступление Волховского фронта не разменивалось на мелкие стычки, а вылилось в единый мощный удар по врагу. Я не сомневаюсь, что Вы постараетесь превратить это наступление именно в единый и общий удар по врагу, опрокидывающий все расчеты немецких захватчиков. Жму руку и желаю Вам успеха. И. Сталин. 29.12.41 г.»
Возможно, полководец, подобный Г. К. Жукову, и решился бы объяснить Сталину, что план этот уже невозможно осуществить наличными силами фронта, но — слишком свежа была память в Кирилле Афанасьевиче о допросах в НКВД — Мерецков струсил и запаниковал. Тогда и была совершена роковая ошибка. Мерецков ввел в наступление 2-ю Ударную армию, не дожидаясь прорыва немецкой обороны.
Как и положено в такой спешке, войска вводились в наступление без достаточного обеспечения продуктами и боеприпасами. Чтобы только добраться до линии фронта, 2-й Ударной пришлось преодолеть немыслимые трудности…
«Шли только ночью, днем укрывались в лесу. Путь был нелегким. Чтобы пробить дорогу в глубоком снегу, приходилось колонны строить по пятнадцать человек в ряду. Первые ряды шли, утаптывая снег, местами доходивший до пояса. Через десять минут направляющий ряд отходил в сторону и пристраивался в хвосте колонны. Трудность движения усугублялась еще и тем, что на пути встречались незамерзшие болотистые места и речушки с наледью на поверхности. Обувь промокала и промерзала. Подсушить ее было нельзя, так как костры на стоянках разводить не разрешалось. Выбивались из сил обозные кони. Кончилось горючее, и машины остановились. Запасы боеприпасов, снаряжения, продовольствия пришлось нести на себе»[108].
Вот этим солдатам, смертельно уставшим уже по пути к фронту, и предстояло, согласно директиве Ставки, «прорвать… укрепленные позиции, разгромить… живую силу, преследовать неотступно остатки разбитых частей, окружить и пленить их…».
Сохранилась запись телефонного разговора К. А. Мерецкова со Ставкой, состоявшегося 10 января.
«У аппарата Сталин, Василевский. По всем данным у вас не готово наступление к 11 числу. Если это верно, надо отложить на день или два, чтобы наступать и прорвать оборону противника. У русских говорится: поспешишь — людей насмешишь. У вас так и вышло, поспешили с наступлением, не подготовив его, и насмешили людей. Если помните, я вам предлагал отложить наступление, если ударная армия Соколова не готова, а теперь пожинаете плоды своей поспешности…»
Следуя примеру нынешних антисталинистов, тут можно было бы порассуждать о коварстве Сталина, который, отправив две недели назад личное письмо Мерецкову, спровоцировал командующего Волховским фронтом на неподготовленное наступление. Но можно взглянуть на вопрос и с другой стороны. В письме ведь даже и намека нет на необходимость ускорить начало операции. Напротив, Сталин подчеркнул, что наступление не должно разменяться на мелкие стычки. Вот и сейчас он самолично сдерживает Кирилла Афанасьевича, дает дни, чтобы все-таки подготовиться к прорыву.
Другое дело, что Мерецков был уже так перепуган, что не способен был ничего понимать. Кирилл Афанасьевич не понимал даже и того, что Сталин ждет от него не рапорта о начале наступления, а конкретного результата — деблокады Ленинграда.
Его реакция
