дом. Мне удалось выбраться прежде, чем шар и цепь вылетели из моего окна. Но я потерял свои книги и записи.
В его голосе появилась слезливость, но он твердо сдержался, чем расположил меня к нему.
— Я сошел с ума. Те деньги, которые у меня остались, я потратил, пытаясь подать на них в суд. В конце концов я остался без гроша. У меня были родственники в Лестере, но с тех пор они даже не разговаривали, проходя мимо меня на улице, боясь, что я попрошу у них денег на пачку сигарет. Даже их дети пренебрегали мной. У меня появилась язва, а затем я несколько месяцев находился в приюте, потому что — так они говорили, но я не помнил — я бросил десятидюймовую гайку и болт в лобовое стекло машины советника. Крепкие опоры вокруг меня расшатывались.
Единственное, что я мог сделать, это отправиться в путь. В этом было мое спасение. Каждые несколько недель я получаю немного денег от национального того и национального того. Меня все знают в офисах в Ноттингеме и Лестере, и это не так уж и много денег, но это помогает мне двигаться вперед. Мне повезло, что я в этом мире, а не в России, где такого парня, как я, посадили бы в тюрьму как паразита. Но я никогда не чувствовал себя таким здоровым с тех пор, как отправился в дорогу. Летом или зимой, я гуляю в любую погоду. Иногда я получаю кровать, но часто сплю где придется, в канализационной трубе, или в сарае, или под живой изгородью, или в старой машине, или в заброшенном здании, которое обычно есть поблизости. Я никогда не простужаюсь и не болею. Мои ноги затвердели после первых двух недель. Я немного забывчив, это единственное. Однако с тех пор, как я отправился в путь, я вел Книгу уровней, в которой записывал свои взлеты и падения.
Он посмеялся.
— Честно говоря, это шутка, но я веду журнал. — Он поднял красный блокнот в твердой обложке, который держал в кармане. — Каждый день я записываю дату, расстояние и названия мест, куда я проехал. Очень кратко, заметьте, никаких описаний и тому подобного, иначе мне понадобилась бы не одна книга. Это мой единственный спутник. У каждого горного инженера есть книга уровней. Если вы когда-нибудь встретите другого, просто спросите его. Когда зимой гололед или сильный проливной дождь, я иду в публичную библиотеку и читаю Шекспира или Библию. Я никогда не смотрю газеты. Мне плевать, что происходит в мире. У них нет никаких новостей, которые могли бы повлиять на меня. Они пишут для себя, а не для нас, поэтому в плохие дни я просто сижу в библиотеке, читаю и согреваюсь. Это мои каникулы. Я никогда не прикасаюсь к выпивке и мне удается оставаться чистым. Не знаю, заметили ли вы, но я не чувствую запаха.
— Когда я пройду долгий путь, вы можете почувствовать запах пота, но это естественно. В рюкзаке у меня мыло, зубная паста, принадлежности для бритья, дезодорант, щетка для обуви и галстук. Больше ничего, кроме бинокля, веревки, небольшого фонарика и пары карандашей, смены нижнего белья и чистой рубашки. Единственная роскошь — логарифмическая линейка и книга таблиц. Обычно кусок жратвы. Когда мне нужно новое пальто, я покупаю его за бесценок в одном из тряпичных магазинов Оксфама.
Его голос звучал более весело.
— Итак, вы видите, это здоровая жизнь. Много упражнений, свежий воздух, всегда что-то интересное в ситуациях или в людях, которых я встречаю. Я никогда не прохожу мимо никого, не пожелав доброго дня, и мне все равно, ответят они или нет. Если они этого не делают, это их проблемы. Я не часто предпринимаю такие поездки, но когда я пришел на ту стоянку, я почувствовал себя немного усталым после прогулки из Лимингтона. Для меня нет ничего необычного в том, чтобы проходить по тридцать миль в день, когда у меня есть настроение, что неплохо для парня, которому исполнилось шестьдесят. Возможно, вы, ребята, зарабатывающие себе на жизнь работой, думаете, что я питаюсь социальной системой, но я выполнил свою долю работы до пятидесяти лет, и, если честно, я потребляю не так уж и много мировых ресурсов.
У меня похолодел затылок. Мы были уже за Бромсгроувом, но никто из нас не упомянул о необходимости там останавливаться. Его история заставила меня забыть о таком решении, потому что на самом деле я хорошо его знал. Это был человек, который продал через меня свой дом в Фарнсфилде, когда я работал агентом по недвижимости в Ноттингеме. Я немного повозился, потому что за ним охотились несколько покупателей, из-за чего он получил дополнительно несколько сотен фунтов. Он щедро дал мне сто пятьдесят, но меня выкинули агенты по недвижимости фирмы «Питч энд Блендерс», потому что они узнали об этом. Тем не менее, я использовал деньги, чтобы купить старый автомобиль и профинансировать свой приезд в Лондон, так что этот бродяга в моей машине был ответственен за то, чтобы я был там, где я был, и делал то, что делал - подвозил его, пока переправлял добычу Моггерхэнгера в коттедж «Пепперкорн». Даже Блэскин не поверил бы мне, если бы я ему рассказал, а он писатель.
Его звали Артур Клегг, и я тогда провел пару дней, помогая ему прибраться в доме после обмена контрактами. Когда проголодались, мы ели жаркое и играли в шашки, а из граммофона звучала оратория Генделя. Ценные золотые полуохотничьи часы в моем кармане были не чем иным, как теми, которые я украл из комода. Позже я отдал их тому пожилому Джеку Календарю, который переехал жить в Верхний Мэйхем, чтобы с маленьким красным флагом и золотой плетеной шапкой, которую Бриджит сшила для него, он мог играть в начальника станции. Когда он выкинул часы в ведро из-за сердечного приступа, я вернул их и с тех пор носил в жилете.
Длинная история утомила его.
— Я не знаю, почему я продолжал так долго.
В десять минут одиннадцатого мы пересекали автомагистраль М5 и направлялись в Киддерминстер.
— Я рад, что ты это сделали. Возможно, тебе трудно в это поверить, но мы были знакомы раньше.
Его рука дернулась на спинке сиденья.
— Это кажется маловероятным.
— Это правда.
В его голосе появилась живость.
— Что ж, я уловил в вашем акценте следы старого Ноттингема. Это едва заметно, но я бы сказал, что вы родом из Бистона или где-то рядом.
— В точку. Дело в том, мистер Клегг, что я был
