концу, наступала осень — самое нелюбимое его время года. Пушкин воспевал "пышное природы увяданье", а Гумилев ненавидел. Он любое увядание ненавидел. И хотел умереть нестарым. Этой весной ему исполнился 31 год.
Наконец, нашел указанный дом на окраине, выглядевший заброшенным. Позвонил в колокольчик. А потом постучал условным образом: три коротких стука — три долгих — три коротких. Из-за двери спросили:
— Ху из?
Он ответил по-русски, как велено:
— Вам привет из Аддис-Абебы.
Юрий Павлович щелкнул входным запором. Пропуская гостя, оглядел улицу и "хвоста" не заметил.
В комнатке усадил за стол и по рюмкам разлил виски. Извинился:
— Водки не имею, увы.
— Я уже забыл ее вкус.
— Ничего, Бог даст, Рождество встретим в Петербурге.
— Полагаете? — оживился Николя.
— Очень рассчитываю на это. Если план сработает.
— Выпьем, чтоб сработал.
Юрий Павлович изложил детали: подготовлено наступление войск под командованием Лавра Корнилова, цель которого — взятие Северной столицы и установление диктатуры, наведение порядка на фронте и в стране, завершение войны разгромом Германии, а в России — созыв Учредительного собрания.
— Главное теперь — распустить Советы, а из Временного правительства выгнать социалистов всех мастей.
— Возвратить монархию, — вставил Гумилев. — Нам нужна конституционная монархия.
— Это как решит Учредительное собрание. Главное — повесить на фонарях всех немецких агентов во главе с Лениным.
— Думаете, они представляют угрозу? А по-моему, болтуны просто. Ну, какая социалистическая революция в России? Бред сумасшедшего.
— Часто сумасшедшим и болтунам верят больше, чем здравомыслящим людям.
Выпили еще. В соответствии с планом Николя должен был вернуться в Россию сразу после захвата власти Корниловым и начать работу в Министерстве просвещения. О поездках в Африку предстояло пока забыть.
— Хорошо, буду ждать вашего сигнала. Можно написать весточку семье, что в ближайший месяц я приеду из Лондона?
— Нет, повремените. И к тому же… — Юрий Павлович несколько потупился. — Не хотел огорчать вас, но, коль скоро сами заговорили… — Он покашлял смущенно. — По моим сведениям, у жены вашей… знаете Шилейко?
Гумилев напрягся.
— Вольдемара Казимировича? Разумеется, знаю. Он писал славные стихи, в духе акмеизма. Но вообще-то ученый, крупный специалист по шумерской культуре. Почему вы спросили?
— Как бы это сказать помягче?.. Он и ваша супруга… словом, теперь одна семья.
Николя помрачнел. А потом проговорил хрипло:
— Что ж, неудивительно… Мы давно отошли друг от друга… да еще — война… Вот вернусь в Россию и подам на развод.
— Стало быть, письма не напишете о своем возвращении?
— Нет. Уже не хочется.
Уезжал из Стратфорда в Лондон с камнем на душе. Психология человека: изменяя сам, совершенно не думаешь, как страдает твоя законная половина, а когда изменяет половина, чувствуешь себя брошенным, оскорбленным в лучших чувствах. Тут не до теорий о свободной любви. Человек по натуре собственник.
Думал помириться с Ольгой Высотской. Все-таки у них тоже сын. Впрочем, видимо, и Ольга несвободна теперь. Он на фронте, а его женщины в одиночестве. И разлука разводит всех.
В сентябре узнал, что корниловский план провалился, а октябрь принес новое известие: в Петрограде переворот, Временное правительство разогнано, к власти пришли большевики в союзе с эсерами. Вот вам и болтуны.
Если верить Юрию Павловичу, по приказу английского монарха, бывшей царской разведкой России вместе с британской МИ-1 разработана операция по эвакуации в Лондон Николая II с семьей. Не случилось: прежнего русского монарха с детьми и супругой спешно увезли из Царского Села в глубь страны, в Тобольск, а наследника престола — Михаила Александровича — в Пермь.
Приходилось ждать одного — Учредительного собрания: Ленин обещал созвать его в январе 1918 года. Только оно было в состоянии положить конец этому безумию.
5.
Нюся совершенно спокойно пережила развод с Гумилевым. Он приехал в конце зимы, после разгона Учредиловки большевиками, исхудавший, полубольной, с красными глазами — то ли от бессонницы, то ли от чрезмерного увлечения алкоголем. При его появлении Вольдемар деликатно вышел в другую комнату. Нюся полулежала на большом кожаном диване, обернувшись в шаль. Да, развод давно назрел. Да, она не претендует на какую-то долю имущества: все, что ей положено, пусть отходит Левушке, на его образование. Да, надеется сохранить нормальные отношения. Пусть не дружеские, но и не враждебные.
Вскоре она узнала: Николя сошелся с Аней Энгельгардт, дочкой известного историка и литературоведа, и как будто бы счастлив. Успокоилась за него. Все-таки отец Левушки, нечужой человек.
Слышала, что большевики собираются устроить публичный суд над царем в Москве. Не исключено, что в Большом театре. Это казалось диким и несообразным ни с чем. Вся интеллигенция Питера шушукалась: подражание якобинцам, обезглавившим своего короля после показательного суда. Неужели смелости достанет обезглавить Николая II? Нет, публично побоялись. Тараканы боятся света. Застрелили тайно, ночью, в Екатеринбурге, а тела уничтожили и зарыли невесть где.
Нюся поначалу отказывалась поверить. Столько слухов бродило в то время, что сойдешь с ума, если верить каждому. Но потом, 20 июля, появилось официальное сообщение в газетах. Несколько черных строк петитом. Самых черных в ее жизни.
А кругом вроде ничего не переменилось в тот момент. В Питере ходили трамваи и гудели авто, продолжали звонить телефоны и стучать машинистки в учреждениях, собирались барахолки и стояли очереди за хлебом. Жарко, знойно — макушка лета. Многие за городом. И Нева бьется о гранитные берега как-то безучастно.
Мир не рухнул.
Но ее мир осиротел.
А за окном шелестят тополя:
"Нет на земле твоего короля".
Клаус, прощай.
Детство и юность ее, прощайте. Ей уже почти 30.
Надо учиться жить по-взрослому.
6.
С Анной Энгельгардт Гумилев прожил полтора года. Родилась девочка Елена. Но супруги были слишком разными людьми, чтобы долго существовать вместе. Николя переехал на другую квартиру. Анна как могла зарабатывала на жизнь, выступая в дешевых нэповских ресторанчиках. Крупной актрисы из нее, к сожалению, не вышло.
А в канун Кронштадского мятежа, в самом начале 1921 года, в дверь к Гумилеву позвонили. Он открыл и увидел на пороге Юрия Павловича. Тот стоял в каком-то потертом ношеном пальто и бараньей шапке. На щеке синяк.
— Проходите, проходите… Что с вами?
Контрразведчик зашел, постоянно оглядываясь тревожно.
— Вы живете с соседями?
— Все теперь с соседями.
— Я разденусь в вашей комнате.
Выглядел неважно, как-то настороженно.
— Вы откуда в Питере?
Он стрельнул глазами:
— Оттуда. Назревает восстание. Я вхожу в координационный совет. Много наших. Вы с нами?
— Да, само собой. У меня свои счеты с этой властью.
— Я всегда знал, что могу на вас положиться. Наши люди с вами войдут
