Поезд на Барселону состоял из старых, нещадно скрипевших деревянных вагонов. На каждой станции добровольцев встречали восторженные толпы, испанцы вздымали кулаки в знак приветствия и выкрикивавшие лозунги. «Но пасаран!» и «Вива ла Бригада интернасьональ!» — звучало в воздухе всю дорогу, пока поезд мчался от станции к станции; в вагонах нежно пахло цветами, которые бросали девушки. На барселонском вокзале интербригаду встретило море красно-желто-пурпурных флагов Республики и лозунги «Добро пожаловать в свободную Каталонию!». Какая-то женщина обняла Джо, поцеловала его, и Эллиот понял, что поступил правильно: он больше не был сторонним наблюдателем. Он творил историю, был частью великого народного движения, которое должно было повернуть вспять заливавшие Европу отравленные воды фашизма.
По всей Барселоне были расклеены плакаты и развешаны растяжки с лозунгами. Церкви были закрыты, а улицы заполнены народом. Обычные внешние различия между классами исчезли: на всех были комбинезоны и крестьянская или рабочая одежда из вельвета. Все называли друг друга только «камрад». В барах и кафе звучали революционные песни; когда Джо шел по Рамбле, в его ушах звучали слова «Интернационала». Он обзавелся сотней друзей, обещал приехать снова, поддерживать связь, но на следующее утро забывал имена.
Потом, с раскалывающейся головой, он отправился в Мурсию, в город Альбасете. Тамошние старые казармы стали штаб-квартирой интернациональных бригад. Казармы были огромными и мрачными, по улицам угрюмого городка бродили тощие ослы, сгорбленные старики и голодные дети. Добровольцам выдали форму: вельветовые брюки, длинноватые для коренастых шотландцев и ирландцев, но коротковатые для великана-грузчика из Франции, с которым Джо подружился в Фигерасе. В казармах Джо получил одеяло, пояс, миску, ложку, кружку, нож, патронташ и стал похож на плохо упакованную посылку. При ходьбе вещи звякали, угрожая задушить его.
Кормили в Альбасете без разносолов, но зато обильно. Чуть хуже, чем в школе, однако намного лучше, чем в ночлежке. Джо заметил, что истощенные шотландцы доедали все до крошки и похваливали, в то время как добровольцы из среднего класса ворчали: мол, на гранатах да водянистой тушенке много не навоюешь. В казармах было сыро и холодно; добровольцы спали на цементном полу, завернувшись в тонкие одеяла.
Военная подготовка заключалась в маршах колоннами и повзводно, сменявшихся выездами в унылые поля на «маневры». Патронов им не давали, а пулеметные очереди изображались с помощью погремушек. По вечерам они слушали долгие и скучные политбеседы и пили граппу.
Джо снова начинал думать, что ошибся, что его стремление бороться с фашизмом закончится скучной беготней по грязным испанским дорогам с палкой вместо винтовки, но тут им сказали, что завтра они отправятся на фронт.
Сначала все напоминало Джо школьную военную игру на местности. Та же бестолковая беготня, смесь ажиотажа и обманутых надежд.
Они находились где-то под Мадридом (карты у Джо не было); плоские равнины Валенсии сменились ветреной холмистой местностью, слегка напоминавшей Йоркшир. На холмах, обезображенных траншеями, росли оливковые деревья, изогнутые ветки которых посерели от инея. Добровольцы продвигались медленно, по двое, перебегая от канавы к канаве, от холмика к холмику.
— Плетемся, как старая бабка, которую только что трахнули, — пробормотал Тед Грин, и Джо улыбнулся.
Небо было голубым, ветер утих. Сначала было спокойно; тишину нарушало только пение птиц и хруст веток под ногами. Но затем Джо услышал, как что-то свистнуло у них над головами.
— Шершни? — спросил он у Теда, и тот ответил:
— Нет, болван, пули!
Когда они двинулись вперед, пули начали впиваться в землю рядом с ними, вздымая облачка пыли. Джо казалось бессмысленным и одновременно возбуждающим, что кто-то считает нужным в них стрелять.
Какое-то время они сидели на дороге, ели неизбежные гранаты и пили скверный кофе. Солнце растопило тонкий утренний ледок, и Джо впервые за все время пребывания в Испании почувствовал, что ему почти тепло. Он лег на спину и уставился в бледно-голубое небо, радуясь тому, что удалось хотя бы на время избавиться от осточертевших одеяла, миски и патронташа.
А потом кто-то крикнул:
— Воздух! — и все побежали прятаться под деревья.
Одеяло Джо улетело к краю дороги, оловянная кружка покатилась по откосу. На холм упали тени франкистских самолетов; он увидел облачка дыма, вылетавшие из их брюха.
— «Юнкерс-87», — с видом знатока определил Дэвид Толбот, аптекарь из Манчестера. — Должно быть, летят на Мадрид.
К счастью, самолеты пролетели мимо. Джо следил за огромными серебристыми фюзеляжами и слышал грохот далеких взрывов. Они снова начали подниматься по склону, ныряя в жидкие кусты и прячась за стволами олив. Пули снова стали вонзаться в землю, но он все еще не чувствовал страха. Все казалось ему нереальным.
— Мать твою, пригни голову! — прошипел Тед Грин и по-пластунски пополз к краю гребня.
Снова раздался знакомый свист, и в воздух снова взвилось облачко пыли. Джо увидел, что у Теда подломились локти. Грин лег плашмя и опустил голову на руки.
Джо заглянул за хребет. Сначала он ничего не видел, но потом, когда дым рассеялся, заметил людей, мельтешивших среди деревьев и выемок на другом конце лощины. Первый взгляд на врага… У него гулко забилось сердце.
— Черт побери, Тед, их там сотни!
Тед не ответил. Джо посмотрел на него. Грин по-прежнему лежал ничком и не поднимал головы. Казалось, он уснул. Пули продолжали свистеть над головой, но теперь Джо боялся их. Он прополз на животе и тронул Теда за плечо:
— Тед?..
Все остальные уставились на него. Тед не шевелился. Джо осторожно перевернул Грина на спину. Глаза Теда были открыты, а в середине лба виднелась аккуратная красная дырочка.
Джо начал искать пульс, но знал, что это бесполезно. Тед Грин, который побывал за границей только однажды, семнадцатилетним мальчишкой сражаясь во Фландрии; Тед Грин, который в двадцатых был профсоюзным вожаком, а в тридцатых — безработным; Тед Грин, у которого умерли от скарлатины жена и единственный ребенок, — сам был мертв. «Ты не можешь умереть, — хотелось сказать Джо. — Я поддерживал тебе голову, когда тебя тошнило на пароме, я учил тебя, как будет „пожалуйста“ и „спасибо“ по-французски и по-испански, а ты учил меня разбирать и чистить винтовку. Ты не можешь умереть».
Они заняли позицию на склоне холма, и Джо впервые после школьной скамьи стрелял из винтовки. Он понятия не имел, попала ли его пуля в кого-нибудь, потому что высовываться из-за бруствера было слишком рискованно. Джо казалось, что людей на другой стороне лощины намного больше, чем на их собственной.
Утром они получили приказ занять маленькую ферму на склоне холма. Эта ферма потом снилась ему несколько недель. Обитатели домика с белыми стенами, окружавшими внутренний двор, давно сбежали в безопасный (как им казалось) Мадрид. Джо не понимал, какое стратегическое значение могла иметь ферма, но догадывался, что такое уж это дело — война, тем более гражданская. Надо бороться за крохотные клочки земли, обеспечивающие хотя бы видимость укрытия. Они ползли к ферме по-пластунски, надев железные каски от пуль, которые на рассвете вновь засвистели в воздухе.
