Огородить надо стога.
— Ну давай.
Алена повела в поводу коня, а Генка на малой скорости поехал к мосту, через мост, прямо по улице мимо бывшей усадьбы Чугаевых, обогнул усадьбу Кулешовых — и по сжатой полосе к цветущей полоске подсолнухов, к осевшим, побуревшим копешкам. Заглушив трактор, Генка проверил подряд несколько копешек, подымая макушки, сено оказалось сухим, просто его передержали в копнах. Сев на одну из копен, покусывая сенинку, ожидая, Генка оглядывался, вспоминая, как косил тут летом, сгребал, копнил, смотрел на цветущие подсолнухи, жмурился, подставляя лицо солнцу. Алена подходила. По кошенине давно выросла молодая трава, отава, звякая удилами, натягивая повод из Алениных рук, конь тянулся к траве, всхрапывая, и отава от дыхания его мягко клонилась, сразу выпрямляясь.
— Где стог станем расчинать? — спросила Алена, останавливаясь.
— А во-он на той копне, — Генка указал рукой. — Там и место повыше.
Подбивая черенком граблей под копны веревку, Алена подкапнивала, а Генка копновозил — водил лошадь. Свозив в кучу все восемнадцать копен, поставив три из них треугольником, прижав плотно друг к другу, под основание стога, Генка отвязал от хомута веревку, снял с конской шеи хомут, закрепил повод уздечки так, чтоб он не попал коню под ноги, и, не путая коня, пустил пастись. Сам же, взяв с коротким черенком вилы, сдвинув вовнутрь макушки трех копен, начал мелкими навильниками закладывать проемы между копен, расчиная стог, и, как только обошел он дважды вокруг, Алена с граблями в руках взобралась на стог, стала принимать, укладывать сено в середину, по краям, снова в середину, чтобы срединные пласты держали крайник, ходила по краям стога, отаптывая края. А грабли наготове, чтоб принять пласт… «Копны добрые, — подумала Алена, — слежались сильно. По центнеру каждая, а то и больше. Стог выйдет порядочным. А он — бросать».
Метал Генка по всем правилам, как мечут добросовестные хозяйственные люди хоть для себя, хоть для соседа, помогая. Пласты он брал небольшие, аккуратные, чтобы сено не падало с поднятых вил. Воткнув вилы в навильник, он поднимал его невысоко над головой и шел вокруг стога, выискивая, куда положить. Клал точно и вроде бы бережно, Алена тут же и прихватит граблями пласт. Генка осторожно выдернет вилы, отступит, глядя, нет ли в боку стога впадины или навеса, снова подаст навильник, снова подаст.
Алена поворачивалась вслед за Генкой, и перед лицом ее оказывалась то Шегарка, высокий правый берег, пасека на берегу, изба, то деревня, то полоска цветущих подсолнухов, то березово-осиновая согра за скошенным еще в начале июня на силос молодым сочным подсолнечником.
— Гена, ну как вы обжились на новом месте? — спросила она парня.
— Обжились, изба хорошая, уютная, будто всю жизнь в ней прожили.
— А по Жирновке небось все одно скучаешь?
— Скучаю, Алена Трофимовна.
— Правда?
— Правда. Снится иногда. Усадьба, соседи жирновские.
— Вот молодец!
— Что?
— Что скучаешь.
— А-а… Так ведь родина. Родился здесь, двадцать лет прожил.
— У тебя когда день рождения?
— В августе. Двадцать первого августа. Счастливое число.
— Сколько же исполнилось?
— Двадцать четыре. Из них три — служба.
— Тебя ведь не со своим годом брали, кажется?
— Да, на год отсрочку давали.
— Счастливый ты, Гена.
— Чего же?
— Молодой. Двадцать четыре… вся жизнь перед тобой.
— А мне иной раз кажется, что я долго-долго живу. Верно.
— Пусть не кажется.
— Так и ты счастливая, Алена Трофимовна. И тоже молодая.
— Ну какая же я молодая, Гена. Мне уже тридцать семь.
— О-о, тридцать семь! Не скажешь никогда. Сама вся такая здоровая… свежая, — Генка закраснелся, взглянув на Алену.
— А сколько скажешь? — Алена улыбалась.
— Ну-у… тридцать лет, а то и того меньше.
— Ты, Ген, вижу, научился с женщинами разговаривать.
— Учусь, — засмеялся Генка, снял выбившуюся из брюк, пропотевшую под мышками и на спине рубаху, бросил прямо на отаву подальше от копен, взял вилы с длинным чернем и погнал, навильник за навильником, разложенный стог ввысь, чтобы потом последним навильником завершить его. Алена едва успевала принимать.
— Жениться не думаешь, Ген?
— Мать заводит разговоры, а я все отнекиваюсь.
— Что так?
— Да рано вроде в двадцать четыре года. Через год женюсь, пожалуй.
— Парню можно и до тридцати гулять.
— Да нет, в тридцать поздно. В двадцать пять, в двадцать шесть…
— И невесту подыскал уже?
— Не невеста еще, просто так, — Генка опять засмеялся.
— Это чья же?
— А вот не скажу.
— Гена, да я всех вдовинских девчонок наперечет знаю.
— Ну и отгадай.
— Да ладно уж, не буду тебя смущать. И что, нравится она тебе?
— Не нравилась — не подошел бы.
— Ох ты! И отвечаешь правильно. Смотри, на свадьбу пригласи.
— Да ну-у, Алена Трофимовна. Распочетными гостями будете.
— А мать что говорит?
— О чем?
— Да про невесту?
— Хоть завтра приводи.
— Ген, а ты ведь десять классов закончил. И учился хорошо.
— Да хоть и не шибко хорошо, в аттестате две тройки.
— По каким предметам?
— По химии и по географии.
— Ну, химия химией, не каждый ее любит-понимает. А по географии стыдно, Гена. Ты, наверное, Шегарку на карте не мог отыскать.
И оба они расхохотались.
— С химией — да, Алена Трофимовна. Не давалась она мне, на твердую тройку знал, не больше. Ну четверочку иногда поставят. А географию я как раз любил, да географ у нас был такой, что если бы не учитель, то и трепку можно было дать.
— Что же он?
— А-а, что и за учитель. Как червяк. Мы так его и прозвали. Все подсматривал за нами, подслушивал. Подойдет сзади тихонечко и стоит, ушами шевелит. В девятом классе я ему и сказал напрямую. Ребята с девчонками засмеялись, он покраснел, ну и… злопамятным оказался, отыгрался на мне. А я и не обижаюсь. Пусть…
— Ты когда со службы вернулся, что-то про учебу говорил.
— Да я поступать собирался, уж и готовиться начал, а потом остыл как-то. Мать жалко оставлять. Из армии ждала меня три года, письма писала. Уедь еще на пять лет в город на учебу — замрет с тоски.
— Так ты совсем передумал поступать?
— Передумать не передумал, — Генка задержал навильник над головой, с улыбкой смотрел на Алену снизу, — да все никак не могу решить, что делать сначала: подготовиться и поступить на заочное отделение, на географический, скажем, факультет, а потом жениться, или сначала жениться, а после уж и поступать заочно. Как вот ты считаешь, Алена Трофимовна?
— Поступать нужно сначала, конечно, что ты, — Алена, помогая себе граблями, набивала середину стога. — Поступать, какой разговор. Женишься — заботы иные появятся, ребенок родится — не до поступления будет. А ты поступи, поучись годок, чтоб студентом себя
