– Мой отец так делал еще до революции, – сказала я в заключение.
– Может, вы и правы. Хотя, с другой стороны, раз Суворов отобрал у Республики Италию, лионские промышленники лишились гигантской фабрики шелка-сырца.
Помолчав, он добавил:
– Во всяком случае, над этим стоит подумать.
Мы остановились у дверей моей спальни. Я взялась за ручку двери и, подняв голову, посмотрела на герцога. Он молчал, пристально меня разглядывая. Потом вдруг его рука легла на мои пальцы и сжала их.
Я никак не отреагировала: не вздрогнула и не стала освобождать пальцы. Смысл этого жеста был мне ясен. Александр с легкой усмешкой произнес, лаская мое запястье:
– Может быть, мы забудем нашу недавнюю размолвку и соединим на эту ночь наши холодные постели?
Ирония почудилась мне в его голосе. Он словно пытался скрыть под ней свои истинные чувства – искреннее желание и симпатию. Но я понимала, что эти чувства проснулись тогда, когда ко мне проявил интерес Бурмон. Кроме того, прикосновение Александра не пробудило сейчас во мне ни малейшего отклика. Да и повторять ошибки я не хотела.
– Мне трудно забыть то, что было, – отчеканила я твердо.
Он негромко спросил:
– Так да или нет, Сюзанна?
– Нет. Доброй ночи, Александр.
Я вошла, оставив его за дверью. И хотя по натуре я вовсе не была злопамятна, сейчас мстительное торжество завладело мною. Он хотел меня, а я отказала. Ни капли сожаления не проснулось во мне, когда я думала о своем отказе. Я предчувствовала, что впервые за несколько недель буду спать безмятежно и крепко, как ребенок.
Кто знает, может быть, я и вправду переставала его любить?
3
В четверг после мессы Аврора просто ошарашила меня заявлением:
– Мне кажется, если и дальше так пойдет, месяца через два Жильбер сделает мне предложение.
Ошеломленная, я уставилась на нее.
– О ком ты говоришь? Кто такой этот Жильбер?
– Так зовут господина де Буагарди, мама, – терпеливо пояснила она.
– И вы называете друг друга по имени?
– А что тут удивительного?
– Ничего, но… я даже не подозревала, что у вас настолько близкие отношения.
Настороженная, я ждала от Авроры объяснений. Она задумчиво молчала, качая туфелькой, потом, вдруг встрепенувшись, простодушно произнесла:
– Кажется, он влюбляется в меня. Или, по крайней мере, я ему очень нравлюсь.
– И он дал тебе понять, что хочет жениться?
– Нет. Пока нет. Но я дала ему понять, что иначе он ничего не добьется.
– А ты его любишь?
Надув губы, она протянула:
– Не знаю. Мне еще надо подумать. Но ведь он хороший, правда?
«Гм, – подумала я, – совсем недавно она досадовала, что он насмехается над ней». Я, впрочем, не сомневалась, что Аврора любого может очаровать: она расцветала с каждым днем, становилась красивее, стройнее, увереннее, изящнее. Если бы здесь, в Белых Липах, бывало больше мужчин, у нее была бы тьма поклонников.
И все-таки в Буагарди я сомневалась. Он казался мне слишком насмешливым и ветреным для того, чтобы взвалить на себя такую обузу, как брак. Я смутно слышала, что он заводит любовниц чуть ли не в каждом городе. Он был старше Авроры лет на четырнадцать. Кроме того, он был очень знатного рода, и я не была уверена, что он решится жениться на девушке столь сомнительного происхождения.
Полагая, что для Авроры лучше знать правду, я в мягкой форме все это ей высказала.
– Ну и что? – спросила она равнодушно. – Даже если он сделает предложение, я, наверное, ему откажу.
– Вот как?
– Мне как-то боязно представить себя его женой, мама. Он такой необузданный, ироничный… с ним не будет покоя. Может быть, я слишком неопытная для него.
– Если ты не имеешь намерения становиться его женой, не провоцируй его на предложение.
Она рассмеялась.
– Не провоцируй? Разве это возможно? Никто на свете не может повлиять на Буагарди, кроме него самого. Ты не знаешь, какой он. Я даже хочу, чтобы он решился наконец на предложение… хочу немножечко посмеяться над ним, как он подтрунивал надо мной.
Я со вздохом произнесла, поднимаясь:
– Ладно. Решай сама, ты уже взрослая. Только, пожалуйста, будь благоразумна. Оба твоих поклонника – Буагарди и Поль Алэн – кажутся мне слишком опасными партиями, так что не спеши.
Подумав, я добавила:
– Брак – иногда невыносимая вещь, Аврора.
Впрочем, я понимала, что настроена сейчас слишком предвзято. Потом я вспомнила, что Буагарди, при всех его достоинствах и его знатном имени, далеко не богат. Иначе говоря, у него ничего нет. Может быть, тот бриллиант на пальце – это все его состояние. Словом, вполне возможно, что ему даже некуда будет привести свою жену.
Не полагаясь всецело на благоразумие Авроры и считая Поля Алэна потенциально более опасным и нежелательным женихом, я, встретив своего деверя на лестнице, заставила себя заговорить с ним. Я сказала ему, что будет лучше, если он, как более взрослый, оставит Аврору в покое и предоставит ее самой себе. Не нужно этих бесконечных прогулок верхом, этих гуляний по саду… Я вскользь намекнула, что у нее вскоре будет жених, хотя и не была в этом уверена.
– Прошу вас, – сказала я настойчиво, – оставьте ее, у вас ведь нет серьезных намерений.
Он слушал мои слова, но, похоже, они действовали на него, как красная тряпка на быка. Поль Алэн побагровел.
– Вот как? – переспросил он напряженным голосом. – Вы, похоже, решились шантажировать меня?
– Шантажировать? – переспросила я ошеломленно.
– Да. Либо брак, либо разлука – так? Ей-Богу, я не сделал ничего такого, чтобы заслужить столь суровое наказание, как женитьба.
– Прекрасно! – парировала я холодно. – Будьте добры оставить Аврору в покое. Если вы не намерены жениться, зачем все это?
– Да, я не намерен. Вам удалось околпачить моего брата, но, клянусь Богом, ни одной даме из вашей семьи больше так не повезет, как вам.
Я побледнела так, что у меня побелели даже губы. Я и раньше знала, что Поль Алэн – человек крайне неуравновешенный, но все-таки не могла предположить, что моя просьба будет понята как шантаж или намерение его «околпачить». Я бы закатила ему пощечину, если бы не опасалась какой-нибудь непредвиденной выходки с его стороны. В этот миг в гостиную вошел Александр.
– Что случилось? – спросил он, глядя то на меня, то на брата.
– О, ничего! – вскричала я с сарказмом. – По крайней мере, ничего такого, что могло бы смутить ваше хладнокровие. Вашей жене нанесли маленькое оскорбление, только и всего.
