Все денежные, торговые, экономические несвободы, долги и расписки держатся на представлении о честности, об исполнении клятвы как о чем-то высоком; «а Я вам говорю: не клянитесь вовсе» (Мф. 5,34), не налагайте на себя сегодня цепей, которые завтра помешают вам отдать всё, что у вас есть вашего и не вашего, бедным и пойти за Мной. «Идущий за Мной»: «Просящему у тебя дай и от хотящего занять не отворачивайся» (Мф. 5,42), но не требуй долга назад; «приобретайте друзей богатством неправедным» (Лк. 16,9), то есть раздавайте чужое добро, не скупясь.
Таким образом, когда Христос говорит «что высоко у людей, то мерзость перед Богом» (Лк. 16,15), Он имеет в виду не только богатство и власть, с чем еще готовы согласиться все моралисты, не только строгость соблюдения постов, омовений и субботы, но поистине самые высокие этические ценности — любовь к близким, справедливость, честность.
Мы не можем предсказать, сколько должно пройти времени, чтобы восторжествовало понятие о сердце человеческом как главном обиталище Бога, данное Христом. Но представляется несомненным, что без ясного отделения этического содержания Моисеева закона от религиозного содержания проповеди Христа Евангелие не сможет утвердиться в критическом сознании современного человека во всей свой трансцендентальной истинности.
Для метафизического истолкования в учении Христа, как оно запечатлелось в Евангелиях, не остаётся тёмных мест. Так, слова «сберегший душу свою, потеряет её; а потерявший душу свою ради Меня, сбережёт её» (Мф. 10,39) больше не нужно извращать и придавать им другой смысл — «сберегший жизнь, благополучие, здоровье»; нет, именно душу ученика требует Христос, ибо сила веры в Него должна быть такова, что даже страх греха (оставление родных) не должен удержать человека. «Блаженны нищие духом» (Мф. 5,3) — это блаженны те, чья врождённая свобода невысока и, следовательно, кому все земные обольщения меньше доступны, а посему и не отвлекают их от Слова Божия.
Учение церкви об исключительной Божественности Христа идёт вразрез с Его собственными словами о том, что каждый может и должен стать Сыном Божьим, что только от человека зависит быть сыном в доме Отца своего или рабом; будьте такими, как Отец ваш небесный, повторяет Он много раз (не Мой, а ваш). То есть свою сыновность Богу он понимает только в смысле необъятности дарованной Ему свободы, но этот же дар свободы есть и в душе каждого человека — вся разница в том, стремится ли тот развить его или зарывает свой «талант» в землю. Ни одно слово Христа о Его сыновности Богу нельзя истолковать в смысле чудесности Его земного рождения, нигде мы не находим с Его стороны выражения особого почтения к Матери своей как к избраннице Божьей, и со стороны Марии он также не слышит никакого подтверждения своего Божественного призвания, а встречает одно лишь непонимание.
Доказывать Свою Божественность чудесами — это дьявольское искушение, которое Христос отвергает в пустыне. Нет в Его проповеди ни Ада для грешников, ни Рая для праведников, эти торгашеские отношения с Всевышним глубоко чужды Его возвышенной душе. Да, Мария, усевшаяся у Его ног слушать проповедь, «избрала благую долю» (Лк. 10,40—41), но и сестра её, труженица Марта, хлопочущая по дому, не будет отвергнута Отцом Небесным. Они обе нужны небесам такими, как они есть (Ин. 11,5).
Как поздно — но с какой радостью и облегчением! — я уразумел, что не к нам — простым грешникам — обращены страшные призывы Христа — «оставить отца и мать», «не заботиться о завтрашнем дне», «раздать имущество», «возненавидеть жизнь свою», — а к «избранным», к «соли земли», к апостолам и монахам, к команде чемпионов святости, которую Он вербовал для Своего великого дела и предназначение которой — наглядно хранить шкалу высокого-низкого перед глазами людей.
Существование — и признание подлинности — этой шкалы отнюдь не означает, что все мы должны судорожно карабкаться к её вершине. Никогда мы не будем избавлены от долга выбирать свой путь, даже совершать жестокое и недоброе, когда мы уверены, что наше деяние может спасти кого-то от гибели и страданий. Главное, чтобы, помня о шкале, мы не воображали себя при этом героями и праведниками.
Компас — бесценное создание цивилизации, без которого наши корабли и самолёты не смогли бы найти верного пути. Но если бы все они послушно следовали туда, куда указывает стрелка компаса, они все застряли бы в Ледовитом океане. Так и со шкалой высоко-низко, прояснённой для нас Христом: если бы каждый из нас устремился по ней только вверх, мы все должны были бы утонуть в Океане отчаяния. Этот океан описан для нас многими мореплавателями духовного мира — от Экклезиаста, Иова, Лютера до Кьеркегора, Достоевского, Толстого, Кафки, Камю, Сэлинджера. И весь их духовный опыт учит нас одному: спастись от отчаяния может только тот, кто уверовал, что «Царствие Божие внутрь нас есть» (Лк. 17,21).
NB: Бог повелевает светом и тьмой, камнем и водой, жаром и хладом. Но человека Он — зовёт.
Коротко об авторе
Все беды советской жизни доставались мне в каком-то ослабленном виде — как прививки.
Побывал в кабинетах НКВД — но за два месяца до рождения, когда беременную мать вызывали на допросы из-за арестованного мужа.
Отец погиб в пучине террора — но забрали его ещё до моего рождения, так что я даже не успел узнать его и полюбить.
Провёл четыре года за колючей проволокой — но ещё в дошкольном возрасте, когда мать работала в лагере для малолеток под Казанью.
Рос среди вооружённой ленинградской шпаны — но отделался сломанным в драке носом.
Школьником месяц пролежал в Боткинской больнице — но с диагнозом «скарлатина под сомнением», так что в отдельной палате, как какой-нибудь академик.
В четырнадцать лет был «арестован за шпионаж» (фотографировал черноморский пляж) — но отпущен по недосмотру милиционера.
Жидом обзывали не раз, однако русская фамилия и помятый нос скрывали мою неправильную половину так успешно, что в институте был даже допущен на военно-инженерную специальность.
Отслужил в Красной армии — но всего пять недель и без чистки гальюнов.
Ну, разве не везунчик?!
Детство среди уголовников научило меня одной вещи: что бояться не только стыдно, но и опасно.
Опьянение противоборством — «кто кого?»—тешит меня в бридже, в рыбалке. Этого мне вполне довольно, и в отношениях с людьми я могу оставаться свободным от злобного «кто кого?».
Глядя, как окружающие радостно состязаются в искусстве презирать ближнего, сразу видишь, какого ежедневного удовольствия ты лишён.
Первую часть своих воспоминаний я должен был бы назвать «В тылу врага».
«Помоги, Господи!» — вопим мы.
«Помоги Господу», — слышим в ответ.
Не постыдная уступка собственной похоти, а радостное дарение себя друг другу — вот суть настоящего любовного свидания.
Угостить обедом, угостить беседой, угостить романом.
